Его отец, герцог Аргайл, был главой клана Кэмпбеллов и имел самые обширные владения в Шотландии с роскошным замком Инвирери, в котором Виктория когда-то останавливалась вместе с Альбертом.

Маркиз предложил Луизе руку и сердце во время прогулки в «Глассалт Шил». 24 октября 1870 года в Бальморале, после заседания Тайного совета королевы, было официально объявлено о помолвке. Вот только Берти забыли поставить об этом в известность. Браун отправил одного из гилли через горы в Данробин, где в замке герцога Сазерленда отдыхали принц и принцесса Уэльские. А Вики узнала эту новость из берлинских газет, как всегда, раздувших антианг-лийскую кампанию.

Все братья и сестры Луизы с крайним неодобрением отнеслись к этому «мезальянсу». Берти считал, что если в королевскую семью войдет депутат-либерал, безоговорочно поддерживающий Гладстона, то это нарушит политический нейтралитет, предписанный короне. Но как пойти против воли королевы? Альберт считал, что великодержавные браки способствуют сближению государств. После прусских войн Виктория утратила уверенность в этом. Она объясняла сыну: «Времена изменились. Браки с иностранцами перестали быть благом, а скорее, стали поводом для беспокойства». Она писала Вики: «Я знаю, что за границей подобный брак, если его глубинные причины не поняты, вызовет недоумение. Но я уже давно думаю о том, что мы не можем поступить иначе. Великие брачные союзы вроде твоего — идеальный вариант, но на него не могут рассчитывать все члены семьи, мелкопоместные же иностранные принцы не пользуются у нас популярностью, а брак с адептом римско-католической церкви противоречит нашим законам и моральным принципам. Таким образом, мы склоняемся к тому, чтобы обратить свой взор на тех, кто в нашем отечестве имеет солидные состояния и ранги, ничем не уступающие состояниям и рангам малоимущих немецких принцев». Впрочем, когда Вики выходила замуж, Пруссия еще не успела всех их «проглотить».

6 августа в Бальморале Виктория отмечала «чудесную новость» — победу ее зятя над Мак-Магоном[106]. Одетый в килт герр Заль, библиотекарь-немец, служивший еще Альберту, радостно обнимался с гувернанткой фрейлейн Бауэр. После ужина никто не спешил расходиться, а прямо тут же, в столовой все склонились над разложенными на столе штабными картами.

В начале войны никто бы не поставил на то, что Франция проиграет ее. «Фриц принял командование над швабской и баварской армиями и одним прусским армейским корпусом. Он оказался в ужасной ситуации, поскольку войска южных земель оказались слабыми и недисциплинированными, а от их военачальников больше вреда, чем пользы. Фриц стал очень нервным и раздражительным, а порой даже заливается слезами», — писала Вики.

Королева, верная памяти любимого мужа, как могла поддерживала своих дочерей. На сей раз ее зятья сражались по одну сторону фронта, что было для нее большим утешением. Эрнест, брат Альберта, тоже был в стане Фрица. «Это не просто война Франции против Пруссии, а в высшей степени вероломное нападение на объединившуюся Германию, которая защищает свои земли и борется за свое выживание», — писала королева Гладстону. Английское правительство не торопилось принимать чью-либо сторону. У Берти сердце разрывалось. Его жена ненавидела Бисмарка, а сам он обожал Париж. Но в воскресенье, 2 сентября, пуританская Англия усмотрела в поражении Наполеона под Седаном перст Господень. В своей проповеди пастор церквушки в Крейти предал анафеме эту погрязшую во грехе Францию и прочел строки из Библии, посвященные Содому и Гоморре. Вики признавалась: «Наша бедность, наши мрачные города, непрерывная работа и полная лишений жизнь закалили наши тела и души. И мне не хотелось бы, чтобы нас, как и наших соседей-французов, поразила бы гангрена сладкой жизни».

В меморандуме от 9 сентября королева отмечала: «Сильная Германия никогда не будет представлять угрозы для Англии». В письме к теще Фриц уже писал о своем желании заключить великий союз между Англией, Пруссией и Австрией. Но когда в Зеркальной галерее Версаля было объявлено о создании Германской империи, весь мир содрогнулся от ужаса. Не обернется ли аннексия Германией Эльзаса и Лотарингии, самых богатых провинций в Европе, опасной концентрацией сил в руках Бисмарка? Фриц и сам прекрасно осознавал эту опасность. «Ему кажется, что все мы живем на вулкане, и он не удивится, если Бисмарк однажды решит пойти войной на Англию», — писала Виктория.

Луиза, повредившая во время прогулки верхом колено, воспользовалась этим и прислала матери письмо с извинениями за то, что ей придется задержаться «на несколько дней» в Бальморале. На самом деле она осталась в Шотландии еще на месяц и от души повеселилась на большом балу гилли, устроенном в парадной зале замка по случаю Хэллоуина. Она обожала ноябрь в своих «любимых Хайландах» с их солнцем, играющим на сиреневых склонах, с золотыми березами и алыми рябинами, соседствующими с темно-зелеными елями. Нигде в другом месте не чувствовала она себя столь «благодатно».

По возвращении в Виндзор она вместе с матерью и Беатрисой на специальном поезде тут же отправилась навестить бедняжку Евгению, которой удалось бежать из Франции на маленькой английской яхте, доставившей ее в Гастингс. Берти предоставил в ее распоряжение Чисвик-хаус, небольшую резиденцию поблизости от Лондона: «Когда наши друзья попадают в беду, мы всегда готовы оказать им помощь». У правительства эта позиция не нашла одобрения.

У императрицы не было никаких новостей о Наполеоне III, которого держали в заключении в одной из крепостей под Касселем. Виктория полчаса провела у Евгении, выражая ей свое сочувствие. Она с ужасом узнала, что в Париже народные депутаты единогласно провозгласили республику и не нашлось ни одного человека, кто высказался бы в поддержку императора: «До чего же народ неблагодарен!»

Принесенный с того берега Ла-Манша ветер республиканских перемен принялся гулять по Англии. В сентябре на Трафальгарской площади собрался многолюдный митинг, на котором собравшиеся требовали свержения монархии, а затем, с открытием республиканских клубов в Бирмингеме, Кардиффе, Плимуте, Абердине и почти каждом квартале

Лондона, в течение всей осени велись яростные атаки на корону и королевскую семью. Последние требования королевы о выделении средств на нужды членов ее семьи вызвали взрыв негодования: речь шла о приданом для Луизы в размере 30 тысяч фунтов стерлингов и ежегодном содержании принцессы в размере 6 тысяч. Также следовало утвердить сумму ежегодного содержания принца Артура, которому исполнялось восемнадцать лет, в размере 15 тысяч фунтов стерлингов.

Депутаты потребовали создать комиссию по проверке финансового положения королевской семьи. С момента восшествия на престол Виктория каждый год получала от государства по цивильному листу 385 тысяч фунтов стерлингов. Это была колоссальная сумма для государыни, которая не устраивала больше официальных приемов и отказывалась селить у себя во дворцах зарубежных монархов во время их визитов в Англию.

В начале 1871 года появился памфлет, в котором, после перечисления всех выплат королевской семье из государственной казны, задавался вопрос: «Что же она со всем этим богатством делает?» Памфлет моментально разошелся по рукам, его буквально рвали друг у друга. Лидер республиканцев Чарльз Бредлаф выпустил еще один памфлет под названием «Георг, принц Уэльский», в котором писал: «Опыт последних девяти лет свидетельствует о том, что наша страна может прекрасно обойтись без короля и сэкономить на расходах по содержанию монархии». Некоторые газеты так распоясались, что королева запретила приносить их во дворец. Мэр Бирмингема Джозеф Чемберлен в одной из своих речей воскликнул: «Идея установления республики в нашей стране не вызывает у меня ужаса! Я уверен, что рано или поздно это все равно произойдет... А впрочем, я не вижу большой разницы между конституционной монархией, как наша, и свободной республикой».

В письме к лорду Грэнвиллу, министру иностранных дел его правительства, Гладстон выражал беспокойство: «Королева превратилась в “невидимку”, а принц Уэльский не пользуется уважением народа... Королева становится все упрямее, а с возрастом это будет только усугубляться... Между тем мы живем в эпоху, когда личное влияние государыни остается одним из последних столпов, на которых держится Корона».

9 февраля 1871 года Виктория вместе с детьми отправилась в карете в парламент. На голове ее была новая корона, на плечах — горностаевая мантия: «Луиза и Беатриса стояли на ступенях трона. Артур — справа от меня, рядом с Берти». Члены обеих палат парламента не видели ее в Вестминстере уже три года.

За выделение приданого Луизе было подано триста пятьдесят голосов. Подавляющее большинство. Гладстон лично позаботился об этом, ведь жених принцессы, маркиз де Лорн, был депутатом от его партии. Королева сделала несколько уступок своему премьер-министру: она согласилась почтить своим присутствием открытие больницы святого Томаса, где проходили подготовку сестры милосердия Флоренс