лез спокойно — со щитом ему никакой враг не страшен.

Но где же остальные ежи?

Посмотрел я вокруг внимательно. Ну конечно, вон их сколько! Хитрецы: кто пучком травы прикрыт, кто створкой раковины. Глянешь не знаючи — нет под скалой никаких ежей.

Одни живые домики.

Один мой приятель — капитан теплохода — уходил в рейс в Бразилию.

— Что тебе привезти? — спросил он на прощание. — Хочешь, привезу чучело колибри? Птица, а вся, с хвостом, в спичечный коробок влезет.

— Знаешь что, — ответил я, — привези мне пиранью. Только смотри, чтобы она тебя по пути не съела!

Пошутили и расстались. Приятель ушёл в плавание, а я про свою просьбу забыл на другой же день. Ну кто, в самом деле, будет везти через полсвета маленькую речную рыбку! Даже если это пиранья.

Кстати, вот что она такое.

Пиранья — родич нашего карпа, живёт в реках Южной Америки. За хищный нрав её часто называют речным волком. Ходят пираньи стаями и, как волки в стае, наглы и беспощадны.

Вот какие истории рассказывают.

Один путешественник катался по реке в лодке и веслом ранил себе палец. Чтобы умерить боль, он опустил руку в воду. Вокруг раненого пальца тотчас же закурилось розоватое кровяное облачко.

В то же мгновение в руку впились десятки острых зубов. Путешественник закричал от боли и выдернул руку.

Она была вся в крови, кусочки мяса из неё были выхвачены, как бритвой, а раненый палец изуродован окончательно.

Другой раз в реку, спасаясь от слепней, вошло стадо коров. Пираньи напали на них. Через час в жёлтой воде остались только дочиста обглоданные коровьи кости…

Прошло более месяца после ухода моего приятеля.

Сижу как-то я днём дома. Звонок. Открываю дверь, вижу — стоит на лестнице мой капитан, весь коричневый от загара, и держит в руках банку, прикрытую марлей.

— Держи! — говорит он. — Еле довёз: три раза из банки на пол выпрыгивала… Ну, прощай, я ещё дома не был!

И ушёл.

Взял я банку. В ней плавает небольшая, с нашего окунька, голубоватая рыба. Бока в красных пятнышках. Морда тупая, короткая. Ничего особенного, только, когда раскрывает рот, видны зубы.

«Ого, если такими тяпнуть за палец!»

Мне от такой мысли даже неприятно стало. Осторожно внёс пиранью в квартиру, перелил вместе с водой в пустой аквариум.

— Ну, теперь живи! Только чем тебя кормить?

«Конечно, сырым мясом!»

Сбегал в магазин. Принёс. Бросил кусочек в аквариум.

«Сейчас как цапнет! — думаю. — Брызги полетят!»

Жду. Ничего. Отошла моя пиранья в сторону. Наверное, хитрит. Бросил я второй кусочек, а сам ушёл по делам.

Возвращаюсь — мясо не тронуто. Пиранья стоит над самым дном, шевелит плавниками, на мясо никакого внимания.

Тогда я набрался отчаянной смелости и, чтобы разбудить в рыбе хищника, сунул в аквариум палец.

Пиранья не шелохнулась…

Не знаю, что она ела у моего приятеля на теплоходе, — может быть, у него была для неё какая-то особенная бразильская пища, — но у меня рыба заскучала.

В одном углу аквариума стёкла были с браком — жёлтые, мутные. Отойдёт, бывало, пиранья в этот угол, уставится в стекло и смотрит. Должно быть, стекло напоминало ей мутную воду родной Амазонки.

Всего три дня прожила у меня диковинная гостья.

Когда на четвёртый день я вошёл утром в комнату, рыба неподвижно лежала на песке. Жабры её не шевелились. Она лежала, обращённая головой в тот самый жёлтый угол аквариума, где простояла накануне целый вечер.

Эту историю мне рассказал Мирошниченко — капитан ледокольного парохода «Ладога». Мы стояли в заливе Советская Гавань, и капитан, когда я приходил к нему, всякий раз крутил в каюте киноролик о тюленях, который он снял во время плавания.

Белёк был нерпушонком — сыном жёлтой тюленихи-нерпы, белый-белый, пушистый, как заячья рукавичка. Только нос и глаза у него были чёрные.

Плавал он ещё плохо, и поэтому мать держала его в лёжке, на снегу, возле большой ледяной глыбы — тороса.

Однажды мать отправилась в соседнюю полынью за рыбой. Белёк лежал и смотрел на мир круглыми, как бусины, глазами.

Вдруг рядом с ним появилась тень.

Это приближалась беда.

У матери Белька тени не было. Когда она ползла по снегу, то плотно прижималась к нему животом.

Бедой могли быть только медведи и люди. О них мать рассказывала столько, что Белёк отлично представлял их себе.

На всякий случай он ткнулся носом в снег и замер.

Всё тихо. Тогда он чуть-чуть повернул голову и покосил глазом.

Рядом с ним стоял мохнатый четырёхногий зверь с длинной шеей и опущенной до льда мордой. Медведь!

У Белька отчаянно заколотилось сердце и похолодели кончики ласт.

Медведь не торопился. Он прошёлся около Белька, задел его лапой и грузно лёг на снег.

Нерпушонок лежал ни жив ни мёртв. И вдруг он понял: медведь ждёт его мать!

Прошёл час. Впрочем, Белёк не знал, что такое час. Он даже не знал, что такое год, зима и лето. Ему было всего только две недели от роду.

Послышался лёгкий шум.

Ожидая увидеть мать, Белёк открыл глаза. Он даже раскрыл рот, чтобы издать предостерегающий крик, но так и обомлел. Прямо на него шёл второй медведь, ещё больше первого. Он шёл, размахивая головой из стороны в сторону. Из раскрытой пасти клочьями