раненый не встал сразу, если не пожелал перебежать в дом, где должен был бы чувствовать себя в безопасности, значит, допустимы только два варианта. Первый – рана достаточно серьезная. Второй – сам раненый слаб духом и так себя жалеет, что не желает нагружать ногу. Как ни странно, даже среди людей воюющих такие типы встречаются нередко, и подполковник Занадворов сам несколько раз встречался с подобными. Тем более снайпер предупредил, что рана легкая. Значит, скорее всего, следует ожидать второй вариант.

Если раненый, невидимый с той точки, где устроился подполковник, уже не интересовал его, то разговор, что, несомненно, происходил между раненым и его товарищами, засевшими в доме, был важен. Что он происходил, можно было понять по поворотам головы женщины. Она его слушала и морщилась. Должно быть, что-то ей в этом разговоре не нравилось. Насколько помнил Сергей Палыч, большинство боевиков не умеют разговаривать без мата. Даже если на своем языке переговариваются, то обильно перчат свою речь русскими ругательствами. Женщины их смутить не могут, будут материться и при них. Женщина, слушая, несколько раз невольно посмотрела на небо. Внимательному наблюдателю, а подполковник Занадворов был именно таким, естественным было предположить, что она прикидывает, сколько времени осталось до наступления темноты, как прикидывали недавно офицеры спецназа. Но ее взгляды должны были быть связанными с разговором, который она слушала. Следовательно, бандиты обсуждают, что предпримут, когда стемнеет. Для них темнота – единственная возможность вырваться, как они думают, незамеченными. Они же не знают о существовании тепловизора на прицеле снайпера, который все их надежды сведет к нулю. Пусть и минимальный, но заряд аккумулятора позволял еще пользоваться прибором. Получалось, что подполковник Занадворов правильно просчитал ситуацию и вовремя предпринял действия по окружению домика метеостанции. Но теперь следовало просмотреть и возможные пути отхода, которые могут выбрать бандиты. Они не пойдут наобум. Или кто-то из них хорошо знает эти места, или у них есть подробная карта. Впрочем, карта не показывала тот же проход к метеостанции через скалы, но бандиты его знали. Значит, здесь есть кто-то из хорошо знающих местность, но сам не местный, иначе Хамзат Дидигов знал бы его, и этот человек знал бы собаку Хамзата и самого мальчишку.

Изучение карты и визуальное наблюдение предложили подполковнику только два пути отступления боевиков: или по той же заваленной скалами тропе, по которой они пришли, что с раненым кажется делом маловероятным, или по тропе в нижнюю часть долины. Вторую уже прочно заблокировал Тихомиров, и там проскользнуть будет невозможно, даже если учесть, что у майора нет прицела с тепловизором. Еще, конечно, просматривалась гипотетическая возможность уйти просто в скалы поверху, там «залечь на дно», то есть попросту спрятаться и не подавать признаков жизни, чтобы преследователи подумали, будто бандиты ушли каким-то одним им ведомым путем, – и там, «на дне», дожидаться освобождения тропы. А заодно и раненому дать возможность отдохнуть и прийти в себя. Гипотетической же эта возможность была потому, что верхние проходы военные разведчики уже блокировали, и позволить бандитам такую роскошь, как отдых в тишине и покое, не могли и не собирались…

Оставалось только ждать темноты. Но ждать – это привычная для спецназа ГРУ работа, потому что никто не умеет устраивать засады лучше военных разведчиков. Одновременно с ожиданием продолжалось постепенное, шаг за шагом, приближение к метеостанции. Наступала темнота, делая шаг снизу вверх по склону хребта, и точно такой же шаг вслед за темнотой делали спецназовцы. Даже внимательный наблюдатель, обладающий биноклем, не всегда сумел бы заметить, как они перемещаются. Сам подполковник Занадворов, зная, кто и где в настоящий момент находится, не всегда обнаруживал своих офицеров – настолько скрытным было их передвижение, настолько хорошо они маскировались, мимикрировали в обстановке, словно хамелеоны, сливаясь с окружающими камнями и пожухшей растительностью. И уже этим не оставляли бандитам никаких шансов вырваться.

– Громобой, проснись и пой! – сказал снизу майор Тихомиров. – Вижу около метеостанции какое-то движение. Включай свою технику. Не жалеть бензина!

– Рано еще включать, – сказал подполковник Занадворов. – Я пока и в бинокль все хорошо вижу. Женщина сходила к поленнице за дровами. Печь растапливать собралась.

– Замерзла, что ли? Грех мерзнуть рядом с мужем. Я вот и без жены все одно не мерзну, хотя на улице не лето…

– Мне бы твои проблемы, горячий ты наш… – вздохнул Сергей Палыч.

– А какие проблемы, командир? – поинтересовался Тихомиров. – С верхней линией нелады? Гнать их со службы, если животы жалеют и ползать не хотят!

– Мальчишка где? Уже пару часов прошло, как мы расстались. Должен был догнать…

– Я тоже про него пару раз вспоминал, – согласился майор уже совсем другим, серьезным тоном. – Заблудиться, думаю, не мог. Он эти места лучше нас знает, и карта ему не нужна. И возвращаться в село не стал бы.

– Варианты есть у кого? – прозвучал через «подснежник» общий вопрос командира.

– Самый неприятный для нас вариант, – предположил капитан Захватов, – если мы уничтожили только часть джамаата Амади Дидигова, причем не самую сильную. Уничтоженные не оказали практически никакого сопротивления. А у Амади был сильный джамаат. Трудно поверить, что против нас оказались опытные бойцы. И сейчас вторая часть джамаата пошла по этой же тропе и натолкнулась на мальчишку… «Растяжку» они могли обнаружить точно так же, как обнаружили ее мы, и потому мы не слышали их приближения. Мальчишка мог рассказать своему родственнику, если он там, сколько нас и куда мы идем…

– Он не давал нам клятвы верности, – согласился Занадворов. – Вариант принимается. Есть другие мнения?

– Есть наблюдения. А выводы делать придется сообща, – сказал старший лейтенант Шумаков. – Мне поведение женщины показалось странным.

– Выкладывай, – потребовал подполковник.

– Когда мы только на тропу вышли, к спуску, дымком попахивало. Недавно печь топили. И снова топит. Я смотрел, как она дрова брала… Больше стояла, чем брала. Понесла немного, могла бы больше…

– Женщина все же, – сказал майор Тихомиров. – Больше ей трудно.

– Нет, могла бы больше, – не согласился снайпер. – Я в прицел смотрел. Она специально мало принесла, чтобы еще раз сходить. И к поленнице боком стояла, поленья брала не глядя…

– Куда смотрела? – спросил Занадворов.

– Никуда не смотрела. Умышленно никуда не смотрела. Настолько умышленно, что сразу было заметно – она не хочет на поленницу смотреть. Или за нее…

– Что там за поленницей? – спросил подполковник и поднял бинокль. – Сильно стемнело, ничего не видно.

– Там россыпь крупных камней.

– Поленница с той стороны дома, где окон нет… – напомнил командир.

– Да. Я обратил внимание. За женщиной мог следить только раненый. Она словно боялась ему показать что-то…

– Мальчишка? – переспросил Сергей Палыч. – Но как он туда проскользнул?

– Если он знает проходы, почему бы не проскользнуть?

– Женщина что-то сама говорила?

– Она стояла спиной и ко мне, и к раненому.

– Включай тепловизор.

– Уже включал. С моей позиции ничего не видно. Если что-то и светится над камнями, то это не обязательно человек. Свечение легкое есть, но его закрывают дрова. Если дерево гнилое, оно само светится. Не берусь сказать категорично…

– Все равно включай, уже темно. Всем! Приближаемся к дому. Шиш, на всякий случай… Слышал вариант Скрипача?

– Так точно.

– Возвращайся на тропу, выбирай скалу, прикрывай нам тылы.

– Понял, командир… – вздохнул пулеметчик.

– Что вздыхаешь?

– Брюхо жалко. В эту сторону еле пролез, а теперь обратно…