подходящее и обязательно… А деньги, деньги я сейчас же…

– Как вам не стыдно, – она укоряюще посмотрела на меня и поправила черный платок. – Юра бы мне этого никогда не простил, если бы именно с вас я взяла деньги.

Это правда. Они бы не простил. Если бы с меня, убийцы, еще взяли деньги.

– Вы располагайтесь, а я сейчас что-нибудь приготовлю.

Располагаться не надо было. Вещей практически не было, весь мой гламур теперь будет принадлежать Диане. А мои дорогущие шмотки, наверняка, придутся впору Лехе Ветрякову. Зато сейчас я располагал самым ценным, чего у меня никогда не было в избытке. Временем. Я разместился на мягком удобном диване. Прикрыл глаза. Наверное, вот так, каждый вечер, уставший от работы, садился на диван Смирнов, закрывал глаза и думал о том, как человечество сделать счастливым. А Надежда Андреевна в это время ему готовила ужин. Какая тоска! Вихрем пронеслись у меня в голове картинки из прошлого, словно выдернутые листки школьного альбома по рисованию. И мои тренировки, и бесконечные поездки, и гул самолетов, и царапины на льду от коньков, и шумные приветствия в ресторанах и клубах. Как это было давно. Какой бешеный ритм жизни, в котором я не успевал подумать о чем-то важном. Впрочем, думать о важном и не хотелось. Да и было ли оно, важное? Мог ли я его для себя сформулировать? И вот теперь, этот мягкий просиженный диван, и уйма времени, которое я не знал куда деть и как им распорядиться.

– Вот и готов ужин, – улыбнулась Надежда Андреевна.

Мы вновь, как в благородном семействе, при свечах, уселись за круглый стол.

– А вы сегодня выглядите совсем по-другому, – заметила вдова, пристально вглядываясь в мое лицо. – Такой выбритый, нарядный.

Я мысленно возмутился своей непростительной оплошности. Сегодня во мне запросто можно было угадать известного хоккеиста Виталия Белых. Впрочем, волнения оказались напрасными. За месяц я похудел, осунулся, даже постарел. К тому же Надежда Андреевна по-прежнему не хотела смотреть на фотографии убийцы своего мужа. Да и вообще, я уже легко согласился, что мое лицо вполне стандартно и похоже на тысячи лиц спортсменов во всем мире.

– Да был тут на одной встрече, – оправдывался я как мог, – деловой. Но дела не удались. Так что я практически без работы.

– Ну и замечательно! – довольно нетактично отреагировала на мое сообщение Смирнова. – Ой, извините, я не то хотела сказать. Конечно, это ужасно, что без работы. Но я имела в виду совсем другое. У вас просто будет больше времени разобраться в делах моего мужа. Возможно, только вы сможете понять, что его мучило последнее время. И, в конце концов, куда подевалась эта папка!

– Вы не только замечательные голубцы готовите, котлеты ваши тоже – просто чудо, – улыбнулся я, не ответив на ее реплику, и нанизал вилкой очередную котлету. Она и впрямь была чудо. Пышная, мягкая, буквально таяла во рту.

– Это тоже мой маленький секрет. Я обязательно смешиваю разные фарши, добавляю цедру лимона, ложку сладкого вишневого ликера и много свежего укропа.

– Действительно, необычное сочетание. Сладкого, кислого и пряного.

– Я люблю необычные сочетания. Они как-то украшают, и не только вкус блюда, а вообще жизнь. Знаете, это тоже в некотором роде одна из теорий моего мужа. Сочетание. То, что несомненно удлиняет жизнь.

– В смысле? – не понял я.

– Вы, думаю, согласитесь. Слишком большие крайности всегда губительны. Если в один период идет слишком много хорошего, вскоре обязательно нужно ждать слишком много дурного. А если каждый день состоит из кислого и пряного, сладкого и горького, желательно в более-менее равных пропорциях, то вполне вероятно, что в жизни не произойдет слишком большой трагедии.

– Как не случится и слишком большого счастья, – невесело продолжил я.

– Безусловно! Слишком большое счастье, если хотите, это такой же подрыв и здоровья, и психики. Как и горе. Не каждый может его достойно пережить. И в конечном итоге оно тоже запросто может сократить жизнь.

– Значит, долгая и благополучная жизнь должна быть ничем иным, как фаршем, – заключил с иронией я.

– А вы зря смеетесь. Представьте, если бы вы несколько дней ели только кислое, потом только сладкое, потом только острое. Что стало бы с вашим желудком? Знаете, люди склонны фантазировать о своей жизни. А ведь всё гораздо проще. И всё имеет свой аналог. На уровне первоначального смысла, если хотите. На уровне желудка. Как бы грубо это не звучало. И если бы каждый мог это понимать…

– Как понимал ваш муж?

– Именно. Он не сразу пришел к этому. Но потом… Когда он все понял, жить ему стало гораздо проще. Его теории стали просты и ясны, как прост и ясен сам человек в его первобытном значении.

– И поэтому он считал всех людей убийцами?

Пожалуй, я слишком грубо и прямо это выпалил. Надежда Андреевна встала с места, вся напряглась, приблизилась к плите и стала разливать чай. Руки у нее заметно тряслись.

– Простите, я не то имел в виду.

– Мне не за что вас прощать, вы просто, как и многие, неправильно поняли смысл трудов моего мужа.

– Под многими вы, безусловно, имеете в виду Макса?

Она резко обернулась. И внимательно на меня посмотрела.

– Не только его. Но буду откровенна, его в первую очередь. Вы с ним встречались?

Я утвердительно кивнул и постарался подробно изложить наш разговор, ничего важного не упуская.

Надежда Андреевна слушала внимательно, сложив руки перед собой, почти как старуха. У меня в голове плохо умещалось, что ей так мало лет. А еще меньше умещалось то, что в нее сильно можно влюбиться. Может быть, Макс где-то прав? Смирнов просто смирился, в надежде прожить много-много лет, благодаря Надежде. Но, если разобраться, к чему такая жизнь? Впрочем, разве я могу судить о чьей-то жизни вообще.

Я сделал последний глоток чая с ромашкой и отставил чашку.

– Но папку, похоже, он не брал. Хотя… В одном моменте разговора мне показалось обратное.

– А с Максом всегда так. Его зачастую трудно понять. Он скажет предложение вслух, а в уме его продолжит. Но кто знает, что это за продолжение. Возможно, только с Юрой он был откровенен по- настоящему. Ну, откровенен настолько, насколько вообще был способен. И все убеждения Юры он отрицал напрочь. И получался таким чистеньким, с чистенькими руками. Еще бы! Он всех оправдывал с чисто психологической точки зрения, даже убийц. Тогда как Юра всех объявлял убийцами. Но это примитивный, неправильный взгляд на предмет. И тем более неправильное отношение к Юре. Юра прекрасно относился к людям, он их искренне жалел и понимал. Но он признавал факты! Тогда как Макс вряд ли пожалел и захотел понять хоть одного человека, кроме себя, разумеется.

– Это разумеется, – с удовольствием согласился я, вспомнив ухоженного благополучного Макса, уверенного, что в его жизни никогда не случится падения.

И легкая зависть вновь кольнула мое сердце. Ведь я был уверен, что буду жить, как он. Но у меня в отличие от него это не получилось. Где я допустил промах? Неужели, только тогда, когда промахнулся по воротам? Или все началось в далеком детстве, когда я прищемил крыло голубю и лишь на миг пожалел об этом? Неужели Макс за свою жизнь так никому крыла и не прищемил? Разве такое возможно?

– Ваш муж считал потенциальными убийцами всех, в общем, всех способных на убийство?

– Да нет же! Нет!

Надежда Андреевна разволновалась. И ее лицо пошло красными пятнами. Вообще, я заметил, что она всегда себя держала в руках, только если это не касалось ее мужа.

– Вы опять же неправильно все понимаете! – она вновь разлила чай по стаканам. – Большинство и не помышляет об убийстве и уж тем более понятия не имеет, что является виновником чьей-то смерти. Понимаете, человек привык рассуждать довольно грубо и естественно в угоду себе. Если я не взял пистолет, топор или еще что, значит, я и не убивал. Но ведь большинство убийств на земле происходит не при помощи оружия. Я уверена, если заняться статистикой, то с помощью оружия гораздо меньше можно уничтожить