день именин. Думаю, это поднимет твой тонус.
Когда за Клер захлопнулась дверь, Дик улыбнулся – впервые за две последние недели. «Послезавтра, послезавтра она получит сполна!» – думал он, представляя, как задохнется от бешенства эта похотливая сучка, получив его подарок – фотографии, сделанные Морисом, и копию аннулированного завещания.
Дик просчитался, предполагая, что ему придется ждать звонка из Лос-Анджелеса целых двое суток.
Задремав, он проснулся от шума в коридоре. Часы показывали семь вечера. Шум превратился в вопли, с треском распахнув двойную дверь, в спальню ворвалась Клер. Вышвырнув замявшуюся от неожиданности сиделку, она бросила в лицо Дика обрывки растерзанных фотографий.
– Это что такое? – Клер за кончик подняла над Диком экземпляр завещания, перечеркнутый адвокатом.
– А как ты представляла себе выражение моей любви после таких картинок? И ведь это далеко не единственные экспонаты в «семейном альбоме».
– Грязная свинья! Ты покупал фальшивки, чтобы унизить меня и отобрать свои денежки. Деньги – это единственное, что способно возбуждать тебя. Больше ничего. Не думай, что девять лет в браке с импотентом и садистом – пустяк. Я устрою очень громкий процесс и сумею вывалять твое хваленое имя в дерьме. Ты хлебнешь сполна навозной жижи, а потом отстегнешь оскорбленной женщине, не выдержавшей издевательств, кругленькую сумму.
– Шутишь, девочка. Прелюбодействовала ты, а не я. У меня достаточно негативов, чтобы устроить эффектный просмотр. – Дик не испытывал ожидаемой радости от того, что взбесил Клер. Боль в голове становилась нестерпимой.
– Я найду врачей, которые подтвердят, что мой супруг давно перестал быть мужчиной. Ты же сам все время ныл о болезнях предстательной железы. Прошлый раз я покинула этот дом нетронутой, как девственница. А ведь я далеко не ледышка и на тридцать пять лет моложе тебя, старый, вонючий козел! Что ты вообще знаешь о сексе… Я пришлю к тебе Мориса, пусть он расскажет, как это делается.
Клер бушевала, не замечая, что лицо Дика побагровело. Его глаза закатились, из приоткрывшегося рта вырвался сдавленный хрип. Пятясь к дверям, Клер не могла отвести взгляда от скрюченных пальцев Дика, вцепившихся в горло.
Врачи установили тяжелый инсульт с почти полной потерей речи. Дик остался жив, но он еле-еле ворочал языком, а левая часть тела была полностью парализована.
Клер умчалась в Лос-Анджелес, чтобы срочно подготовиться к подаче судебного иска. Ситуация складывалась явно не в ее пользу. Она впервые за последние годы потеряла точку опоры, чувствуя, как земля уходит из-под ее ног. Узнав про попытку Клер опротестовать аннулирование завещания, Дик дал ей понять, что знает достаточно про историю с Сандрой, чтобы упрятать свою любимую женушку за решетку. Она поняла, что проиграла сражение.
Вдобавок Дастин все еще находился в Югославии, куда отправился как журналист. Он не звонил Клер, и она даже не знала, что за идеи крутятся в голове любовника. Хорошо еще, что в списках погибших или пропавших без вести Дастин не значился.
«Только бы он вернулся живым, и я сумею устроить так, что прямо после развода пойду под венец. Мальчишка не сумеет противостоять мне, даже если любовные чары Клер Ривз потеряют всякую власть над ним, – подумала Клер и улыбнулась. – Последнее, конечно, не более вероятно, чем появление инопланетян на бульваре Голливуд с целью взять интервью у покойной Мэрилин Монро».
Берт узнал о болезни отца, находясь в больнице. Он лишился двух пальцев на левой ноге, раздробленной во время катастрофы, но уже мог передвигаться без посторонней помощи. Похоже, для победителя Уэлси настала черная полоса – авария на трассе, потеря автомобиля, на усовершенствование которого он потратил целый год, исчезновение Моны, болезнь отца… «Что там еще ожидает неудачника в ближайшем будущем?» – спрашивал себя Берт, отгоняя тяжелые мысли.
Мона покинула гостиницу в Барселоне, как только услышала о трагедии на гоночной трассе. Учитывая ее тягу к самоубийству, можно было предположить самое страшное. Во всех газетах Берт опубликовал обращение к Моне. Даже в телевизионных новостях прозвучал его голос: «Мона, вернись. Я навсегда оставил гонки». Эта история тронула журналистов и поклонников чемпиона. Его пропавшую жену искали везде, и чуть не каждый день Берту приходилось опознавать фотографии трупов женщин, найденных в разных странах. Он даже перестал вздрагивать при очередном визите полицейских, доставлявших свежую информацию.
Болезнь отца заставила Берта срочно вылететь в Нью-Йорк.
– Я не хочу пугать, мистер Уэлси, но состояние вашего отца критическое. Неизвестно, как поведет себя его организм. Если процесс поражения мозговых тканей будет прогрессировать, больной может впасть в кому, имеющую самые непредсказуемые последствия, – предупредил Берта лечащий врач Дика.
Обида на отца, сумевшего мысленно похоронить единственного сына в угоду молодой жене, не покидала Берта. Как бы коварна и лжива ни была эта женщина, отец должен был поверить сыну, который никогда не предавал его. Но Дик Стеферсон Уэлси – осмотрительный, справедливый, прекрасно разбирающийся в людях Дик, позволил обвести себя вокруг пальца молоденькой шлюхе, едва не изнасиловавшей пасынка. Попав под влияние магнетической животной чувственности Клер, он жестоко обидел сына. Но ничто на свете не могло заставить Берта нанести ответный удар.
У них никогда не было особо теплых отношений. Дик не отличался тягой к мирным родительским радостям. Да и Берт, с пятнадцати лет живший вдали от дома, не испытывал особой привязанности к жестокому, холодному человеку. Но он всегда уважал отца, гордясь тем, что носит фамилию Уэлси.
После того как Дик изгнал сына, Берт постарался забыть о родственных отношениях с известным промышленным магнатом. В интервью он упорно обходил эту тему, заявляя, что совершенно свободен от сыновних и деловых обязательств.
В глазах Дика, обращенных к вошедшему молодому мужчине, промелькнуло радостное удивление. Правой рукой он указал на стул возле кровати и подал знак сиделке покинуть комнату.
– Здравствуй, я очень сожалею, – сказал Берт.
– Ты… ты вырос, мальчик. – Прошамкал Дик, и сердце Берта сжалось. – Он никогда не поверил бы, что его отец станет столь беспомощным и слабым.
– Я не мог не приехать к тебе. Прости, что нарушил запрет.
Дик опустил веки. Из-под них выкатились две крупные тяжелые слезы, побежавшие к вискам. Он протянул сыну руку ладонью вверх, и Берт вложил в нее свою.
– Ты должен меня простить, сын. Я оказался силен и проницателен лишь в делах… Женщины оставались для меня загадкой. Теперь я поумнел, но – поздно… Я знаю – ты не виноват, и все эти годы жил с обидой в сердце… Тебе удалось стать победителем… Я горжусь, сын…
– Наверно, тогда мне следовало все объяснить… Но я был молод, горяч… А ты так счастлив с женой.
– Я расплатился за свои ошибки. Она убила меня, Берт… Но только пообещай… пообещай, что простишь меня… Ты не дашь угаснуть делу всей моей жизни… Возьми бумагу… Это моя последняя воля. Я оставляю все тебе, мальчик. Это очень, очень много.
Взяв листок завещания, Берт почувствовал небывалую тяжесть. Ответственность за империю отца казалась непосильным грузом.
– Мне хочется быть достойным твоего доверия, отец. Но я боюсь, что не смогу стать вторым Диком Уэлси. Пойми – меня интересуют совсем другие вещи. И тот завод, что ты раньше завешал мне, – огромная награда и забота. Я не испытываю потребности в больших деньгах.
Дик отрицательно замотал головой:
– Нет! Не огорчай меня, мальчик. Деньги – это власть… Это риск, игра… Это так, словно ты летишь на скорости по трассе… Впереди всех!.. Ты похож на меня, только пока не знаешь этого…
Берт промолчал, подумав о том, что, действительно, унаследовал отцовский азарт, фанатизм в избранном деле. И еще – невезение с женщинами.
– У меня совершенно нет опыта в управлении огромной компанией. Может, ты подскажешь, на кого можно опереться в работе, если врачи будут долго держать тебя в постели.
Дик улыбнулся одними глазами. Вернее, его застывшее лицо немного сморщилось. И все же – это была
