– Так, - Никифоров тронул извозчика за плечо. - Давай, милый, в Гнездниковский, в МУР, а ты, Таня, иди на службу и жди нашего вызова и никуда, поняла? Ты нам можешь срочно понадобиться.

Таня выпрыгнула из пролетки и долго смотрела вслед Никифорову. Очень ей понравился этот ладный, решительный парень…

Она подумала, что идти на службу лучше всего проходными дворами - через Тверскую и Малую Дмитровку. Свернула в Георгиевский переулок, потом во двор, и тут ее окликнули. Таня обернулась и увидела двоих. Один был в бекеше, с маузером через плечо. На голове у него залихватски сидела кожаная фуражка с пятиконечной звездочкой. Это был Плавский, собственной персоной. Второй - усатый, в фуражке без звездочки - Кутьков.

– Здравствуйте, Таня. Вы нам нужны.

– Здравствуйте. А меня только что допрашивал ваш товарищ. Вы из ЧК?

– И о чем же он вас допрашивал? - улыбнулся Плавский.

– О Бахареве, - сказала Таня простодушно.

– А вы? - заинтересованно спросил Плавский.

– А я сказала, что Бахарев все врет и выдает себя за другого человека.

– Мы все знаем, - Плавский взял Таню за руку. - Идемте… Мы вас проводим.

Когда Никифоров вернулся в МУР, Трепанов принимал доклад Афиногена и Коли. Никифоров решил приберечь свою новость 'на третье' и сел на стул, в углу кабинета.

– Так вот, эта самая Овчинникова Пелагея, - продолжал Коля, - из квартиры номер четыре, хорошая тетка, своя в доску, революцию приняла всей душой. Она нам говорит: прихожу дней за двадцать до октябрьских событий в Столешников - невестке колечко купить, день ангела у невестки, ну и прямиком в магазин Комкова: там как раз на витрине такие колечки были… Захожу, магазин пустой, а у прилавка мой сосед с Комковым ругается… Жичигин, значит… Мой, кричит, магазин! Еще раз, орет, замечу, - в порошок сотру! Ну я было назад, да поздно, он меня увидел. Смутился, растерялся и шмыг на улицу! Я и про кольцо забыла! Вот, думаю, оказия… Небогатый вроде бы человек, профессор всего-навсего, а на тебе! Тайно, на подставное лицо, владеет ювелирным магазином!

– Как это профессор? - подал голос Никифоров. - Какой профессор?

– Императорского университета! - торжественно объявил Коля. - Кутьков, паразит, в этом же доме и скрылся. А у кого? Да ясное дело - у этого Жичигина, больше не у кого!

– Ну, это еще проверить надо… - заметил Афиноген.

Никифоров хлопнул ладонью по столу:

– Шофер Бахарев связан с каким-то 'профессором императорского университета'… Я прямо сейчас позвоню Тане!

– Что же получается? - вскочил Коля.

– А получается вот что, - подытожил Трепанов. - Если твой, Никифоров, профессор и этот Жичигин - одно и то же лицо, - похоже, связан этот Жичигин с Кутьковым.

– Еще бы! - крикнул Никифоров. - Ведь Бахарев - прямая связь Кутькова! Это факт! Я сейчас позвоню Тане, можно?

– Сейчас закончим - и звони, - сказал Трепанов. - Только пока все это не более чем предположение! Вот что, братки. Я займусь биографией Жичигина. Суть человека часто кроется в его прошлом, так меня учили.

– Кто вас так учил? - спросил Коля.

– Жизнь, - усмехнулся Трепанов. - В пятом году меня отдали под суд… Я тогда был матросом на миноносце 'Стремительный', и старший унтер нашел у меня большевистскую прокламацию. Дали мне пять лет каторги. В десятом я вернулся в Москву, пошел регистрироваться в охранное отделение. Кстати, здесь, в нашем здании, и помещалось. Мне жандармский полковник говорит: не разрешим в Москве жить. Почему, спрашиваю? А потому, что суть ваша в вашем революционном прошлом. Вы, говорит, что вор прощенный. Но это я к слову… Вам же, братки, надо вот что сделать: пойдите на улицу, 'пощупайте' блатных, но осторожно! Может, они чего и слышали, на какую-нибудь мысль нас наведут. И второе: под видом проверки квартир - к этому сейчас все привыкли, так что подозрения это не вызовет, - зайдите в дом четырнадцать, в квартиру четыре, к профессору Жичигину. Глаза держать разутыми, слушать в шесть ушей: о Бахареве - ни слова, никаких намеков, и все время помните: в любую секунду Жичигин, если он то, что мы подозреваем, может обронить слово и дать нам ключ к этой истории… А теперь ты, Никифоров, звони.

Никифоров набрал номер, но к телефону никто не подошел…

– Ладно, - сказал Никифоров. - И так ясно. Вернемся - я дозвонюсь к ней и все уточню.

Вечерело. Шли по пустым улицам. Фонари еще не зажигались. Афиноген поднял воротник пальто и поежился:

– Вот, говорят мне часто: ты начальник, то-сё… А у меня пальтецо - на рыбьем меху… А вообще-то несправедливо это… Мы служим революции, и могли бы нас одеть получше.

– Ерунду мелешь, - хмуро сказал Коля. - Служба революции - не билет в рай. Не будет так, чтобы одни ржавую селедку ели, а другие - осетрину копченую…

– Чего это ты? - удивился Афиноген.

– То… - Коля вздохнул. - Вспомнил свой разговор с приемным отцом… А это еще что такое?

В подворотне звенела гитара, хором пели похабные частушки.

– Отрыжка царизма проклятая! - выругался Афиноген. - В мешок их, а, Никифорыч?

Никифоров замедлил шаг. Блатные заметили оперативников:

– Почтение блюстителям, - гитарист выплюнул окурок и приподнял кепочку-малокозырку. - Желаете взять смехача на характер?

На тротуар вылетел раздетый догола парень. Он стыдливо прикрывался ладонями.

– Предлагает побеседовать с этим типом, - перевел Афиноген Коле воровской жаргон. - Они его якобы раздели…

– Как это якобы? - Коля рванул из-за пояса брюк кольт.

– Тихо… - Афиноген отвел руку Коли, спросил: - Слышь, Дуся, я тебя считал шутником. А ты так, фрайер с конфетной фабрики…

– Одевайся, Кныш, нечего дурака валять, - сказал Никифоров.

Голый юркнул в подворотню, раздался хохот.

– Молоток, кум, - сказал Дуся. - Хотели мы свосьмерить, да вы вовремя щекотнулись!

– Дела ждете? - спросил Никифоров.

– Фу, начальник, - сказал Кныш, выходя из подворотни уже одетым. - Такие вопросы… Я знал вас, как тактичного мента!

– Кутьков со своими троих оперативников убил, - тихо произнес Никифоров. - Напал на спецавтомобиль с валютой. Ежели вы не дураки - валите по домам…

Дуся и Кныш молча переглянулись. Все стали расходиться.

– Спасибо, что стукнул, начальник, - сказал Дуся. - Мы честные щипачи, с мокрушниками суп не варим… - Он дотронулся двумя пальцами до козырька своей кепочки и ушел.

– Пожалел? - спросил Коля у Никифорова.

– Нет, - сказал Никифоров. - Не их я пожалел. Они ушли - так что, считай, человек десять мы уже спасли от грабежа. А главное, придут ребята домой, раскинут мозгами, глядишь, кто-то и впрямь оставит кривую дорожку. Нам же меньше работы… Я тебе, Коля, так скажу: придет время, мы не преступников ловить будем, а неустойчивых людей от плохих поступков ограждать и вообще - перевоспитывать, понял?

– Кто его знает… - Коля хитровато улыбнулся, почесал в затылке. - Вообще-то убедительно говоришь. По-человечески… Да вот есть у нас в Питере такой Кузьмичев. Он нас так учит: сесть в засаду, взять с поличным и к стенке!

– Не знаю… - Афиноген пожал плечами: - Нас, милый, и на сто засад не хватит. А ежели делать, как учит твой Кузьмичев, - тысячу засад надо делать… Он кто такой, этот Кузьмичев?

– Есть там… один, - Коля не захотел продолжать разговор, стало обидно за своих. - Ладно. Ты лучше придумал, согласен. Хотя выдали блатным служебную тайну.

– Тю! - махнул рукой Афиноген. - Секрет полишинеля! Все блатные давно все знают, а кто сегодня не