[153]. Это два 'первичных позыва' — Жизнь и Смерть.

По Фрейду психика имеет трехслойную структуру[154]. Во- первых, бессознательное (или Оно (das Es), термин, позаимствованный у Ницше), универсальный импульс которого — libido, или эрос — аморальное эгоистическое начало. Во-вторых, Я, то есть сознание, светлое пятно в амёбовидном бессознательном, своего рода вершина айсберга, который бессознательное собой представляет. Наконец, сверх-Я, которое возникает к пятому году жизни как чувство вины и формируется как интериоризация авторитета родителей, воспитателей, преподавателей и пр. То есть это социальные ограничения, самоотождествляемые с Я. Взаимодействуют эти слои психики по Фрейду следующим образом: с одной стороны на индивидуум давят либидозные силы, требующие немедленного удовлетворения желаний, с другой стороны действует сверх-Я, переплавляющее половую энергию в безопасный цивилизованный сплав.

Чтобы объяснить, как это происходит, Фрейд обращается к понятию сублимации (возвышения) деструктивной энергии в культурообразующую энергию индивидуума. Однако если сублимация не удается вполне, происходит вытеснение нереализованных желаний в периферийные слои бессознательного, а это влечет за собой конфликты между Оно и сверх-Я и неизбежные невротические эксцессы[155]. Глубины психики по Фрейду — это бессознательное, куда сознание вытесняет импульсы, не совместимые с его моральной формацией.

Цель психоанализа — лечение неврозов, причину которых Фрейд видит в конфликте между энергией бессознательного и сознанием, которое ее подавляет и вытесняет, руководствуясь этическими ценностями общества. Психоаналитик — тот, кто вполне справляется со своим бессознательным. В конфликте между Оно и сверх-Я он сумел разобраться в 'условностях' требований последнего и разрешил своему 'бессознательному' естественные, хотя и постыдные импульсы.

Вся несложная модель психики Фрейда базируется на признании в качестве универсальной психической энергии полового инстинкта. Если окажется, что он не универсален, то развалится все здание фрейдизма. Но фрейдизм подкупает не только своей простотой. Он привлекает прежде всего тем, что 'обезвреживает' мораль, обозвав ее социальным сверх-Я, которое якобы сформировано эдиповым комплексом.

Еще в 1927 г. Л.С. Выготский писал:

'Идеи психоанализа родились из частных открытий в области неврозов: был с несомненностью установлен факт подсознательной определяемости ряда психических явлений и факт скрытой сексуальности в ряде деятельностей и форм, которые до того не относились к области эротических. Постепенно это частное открытие было перенесено на ряд соседних областей: на психопатологию обыденной жизни, на детскую психологию, овладело всей областью учения о неврозах. В борьбе дисциплин эта идея подчиняла себе самые отдаленные ветви психологии; было показано что с этой идеей в руках можно разрабатывать психологию искусства, этническую психологию. Но вместе с этим, психоанализ вышел за пределы психологии: сексуальность превратилась в метафизический принцип в ряду других метафизических идей, психоанализ — в мировоззрение, психология — в метапсихологию'[156] .

Став мировоззрением (отнюдь не научным!), психоанализ в современном мире практически вытеснил все остальные типы мировоззрений. И не потому, что он — научно неопровержимый факт. Это произошло потому, что фрейдизм приоткрывает особое пространство мифа, которое по-своему, на уровне ощущений и обрывков опыта, даже не объясняя ничего вразумительно, попросту отвечает на запросы обывателя[157].

Метод 'свободных ассоциаций' Фрейда, к которому он пришел, отказавшись от гипноза, тесно связан с его же концепцией трансфера[158]. Суть метода в том, что психоаналитик созданием определенных условий доверительности вызывает в пациенте поток 'свободных ассоциаций', которые фонтанируют из его 'бессознательного' и содержат материал для анализа. Материалом могут служить случайные связи речи, ошибки, оговорки, сновидения и пр. Задача, с которой делается анализ — подвести больного к осознанию причин своих душевных страданий, и именно так, как их понимает психоаналитик.

При этом, провоцируя больного на 'свободные ассоциации', психоаналитик может стать в их 'центр'[159], то есть сам становится объектом, на который пациент изливает свой 'поток подсознания', поскольку больной, в силу необычности обстоятельств, вступает с ним в достаточно глубокие личностные отношения. Явление, когда больной целенаправленно обрушивает 'слоеные' глубины своего подсознания на психоаналитика, Фрейд назвал трансфером, то есть переносом вытесненных в подсознание нереализованных желаний и импульсов с тех объектов, в связи с которыми они возникли, на психоаналитика.

Как утверждают убежденные последователи Фрейда Л. Шерток и Р. де Соссюр, природа того, что Фрейд назвал трансфером, была совсем иной, чем он предполагал[160] .

К своему пониманию бессознательного Фрейд шел, отталкиваясь от уже созревшей концепции трансфера[161], то есть исходя из ложной посылки. Поэтому как понятие трансфера у него основано на модели психики, исключающей реальное межличностное общение, точно так же его понимание 'бессознательного' — это не динамическая реальность личностного контакта, творимая здесь и сейчас, но представление об объективированном старом багаже забытых чувств и желаний. 'Бессознательное', хотя и представляется у него чем-то вроде кипящего котла, но мыслится заключенным в некую жесткую статичную оболочку бессознательной памяти, за пределы которой личность как будто не способна выйти, — как будто человек обречен на вечное пережевывание старого опыта и совсем не способен на участие в новом опыте межличностных отношений. Если 'отец психоанализа' так ощущал человеческую личность, то это может говорить лишь о его глубоком, непробиваемом эгоцентризме, из которого и возникла концепция подобного 'безличностного' трансфера.

Общее у психоанализа с христианской аскетикой то, что и тот, и другая имеют дело с личностным опытом. Такого рода опыт всегда уникален и неповторим, а потому он не отвечает требованиям научного опыта, главное условие которого — точная воспроизводимость. В этом отношении и фрейдизм, и христианская наука духовной жизни находятся в равных условиях: они представляют собой практику межличностных отношений и одинаково не могут соответствовать критериям позитивистской науки. На этом, собственно, и кончается их сходство, между тем как их глубочайшее различие касается прежде всего модели личности, то есть того, как в психоанализе и в христианской патристике понимается психика человека. Различны также их главные цели и соответственно методы, которыми эти цели достигаются.

Следует заметить, что различия в мироощущении христианского Востока и Запада восходят еще к раннему средневековью. Уже тогда между Римом и Византией наметились разногласия и в пневматологии, и в понимании первородного греха и Искупления. Но корень их — в различном понимании устроения человека.