детали пищеварительного процесса или устройство головы?

Голодное брюхо к ученью глухо, — справедливо замечает по­словица. Но это вовсе не значит, что, съев мозг умного человека, можно поумнеть самому и научиться тому, что умел делать по­койник. Основное положение исторического материализма на­поминает наивную веру дикаря в прямое воздействие съеденной пищи на образ мышления. Интересно отметить, что эта вера ос­новывается не на опыте, а на внешне правдоподобных 'общих соображениях'. Точно то же имеет место и в случае историче­ского материализма. Фактов нет. Есть только 'общие сообра­жения'.

Влияние экономики на политику и идеологию, столь милое сердцу марксиста, конечно, существует. И, конечно, оно бывает не только явным, но и неявным, скрытым. Прослеживать и обнаруживать его — важная задача историка и социолога. Но воз­водить это в принцип общественного развития можно только догматически, вопреки очевидности.

Мы едим для того, чтобы жить, а не живем для того, чтобы есть. Мы знаем, что экономические факторы налагают на нас определенные ограничения. Но мы знаем, что у нас есть также и другие — высшие — цели. И мы умеем соотносить с ними экономические цели. 'Все это иллюзии, — говорит нам марксист. — На самом деле все ваши высшие цели — это ловко замаскированный интерес класса, к которому вы принадлежите.'

О, волшебное сочетание слов 'на самом деле'! Когда вам показывают на белое и говорят, что на самом деле это черное, и только кажется вам белым, то возразить нечего. Можно только попытаться понять, почему или зачем вам это говорят. По отношению к Марксу это главным образом почему, по отношению к современному марксистскому тоталитаризму — это зачем.

 Основным побуждением, двигавшим Марксом, было отрица­ние современного ему капиталистического строя. И в самом деле, нельзя признать разумным и справедливым общество, в котором небольшая прослойка богатых людей почти бесконтроль­но распоряжается производством материальных благ, а миллионы бедных людей вынуждены продавать им себя как рабочую силу и влачить при этом полуголодное существование. Такое общество требует коренной перестройки. Средства производства, имеющие теперь четко выраженный общественный характер (и огромную стоимость), должны быть поставлены под эффективный контроль общества. Капитализм должен уступить место социализму.

Но Маркс не был первым социалистом. Он не был также первым революционером. И не он один понимал, что именно неимущие промышленные рабочие — пролетариат, численность которо­го в то время непрерывно возрастала, представлял собой в тог­дашней Европе потенциальное взрывчатое вещество для революции. 'Практичный в великих делах', Маркс был первым, кто поставил своей задачей - в целях 'вербовки армии', разумеется, — доказать неизбежность победоносной пролетарской революции, сделать пролетариат избранным народом, призванным проложить путь в светлое будущее. В известном письме к И. Вейдемейеру [15]  Маркс пишет:

'Что касается меня, то мне не принадлежит ни та заслуга, что я открыл существование классов в современном обществе, ни та, что я открыл их борьбу между собою. Буржуазные историки задолго до меня изложили историческое развитие этой борьбы классов, а буржуазные экономисты — экономическую анатомию классов. То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего: 1) что существование классов связано лишь с определенными историческими фазами развития производства; 2) что классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролета­риата; 3) что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и обществу без классов.'

Каким должно быть доказательство? Разумеется, научным; иного не приняли бы в середине XIX века. Но что значит научно доказать? Это значит найти какой-то объективный закон, т.е. закон, не зависящий от воли и сознания людей, подобно закону всемирного тяготения. Где искать такой закон? В экономике, на которую наука во времена Маркса уже начинала распространять свои методы. Так и возникает 'исторический материализм', со­гласно которому материальное производство развивается по своим имманентным законам, а воля и сознание людей являются лишь их слепыми орудиями. И развитие производства 'с неиз­бежностью' приводит - куда бы вы думали? — к бесклассовому обществу, где все поровну, все справедливо, где человек челове­ку друг, товарищ и брат. Какая мудрость со стороны паровых машин, рычагов первого и второго рода и тому подобных желе­зок!

Концепция Маркса является, по существу, историческим детерминизмом, а не материализмом, причем детерминизм этот нигилистический, отрицающий ведущую роль духовной культуры в истории. Оба эти аспекта Маркс заимствовал из современной ему науки. Но это еще не делает марксизм научным мировоззре­нием, ибо он отвергает самое главное в науке — критический научный метод. По своему стилю мышления марксизм - учение религиозно-догматического типа.

Когда человек основывает свою политическую деятельность на принципе 'бытие определяет сознание', он должен непрерывно убеждать себя и других в справедливости этого принципа. Логика борьбы приводит к тому, что этот принцип постепенно преобразуется (на деле, если не на словах) к виду 'экономика — все, духовная культура - ничто'. И человек становится нигилистом — врагом духовной культуры, а значит, и культуры вообще. 

Многих приверженцев марксизма привлекают в нем его пози­тивные аспекты: социалистические идеалы и решимость искать действенные методы для их осуществления. Однако нигилисти­ческий аспект марксизма — это его важнейшая черта, определя­ющая судьбу марксистских политических течений. Именно эта черта была взята Лениным за основу, когда он переносил западное учение на восточную почву. Многое утерялось в процессе переноса, но марксистский нигилизм остался. Он дал чудовищные всходы на новой почве и привел ленинскую партию к массовому уничтожению людей, а затем и к самоуничтожению. Вопрос этот хорошо исследован русскими философами — свидетелями воз­никновения и развития русского марксизма: Бердяевым, Фран­ком.

По марксистской теории считается, что в основе всего учения лежит диалектический материализм; затем из него выводится исторический материализм, а из этого последнего — социальные и политические установки. Можно не сомневаться, что действительное движение в процессе становления марксизма шло в обратном направлении: от политической установки на пролетарскую революцию к общим принципам исторического материа­лизма, а отсюда — к диалектическому материализму как фило­софии природы. Тезис — материя первична, сознание вторично — сам по себе не имеет точного смысла; если под этим понимать только то, что сознание появляется на определенном уровне развития материи (то есть всеобщей реальности), то это общеизвестный научный факт. Однако этот тезис включает в себя в обычной марксистской интерпретации нечто большее: утверждение, что сознание пассивно, что оно исчерпывается отражением действительности. Представление о творчестве и о связи этого понятия с сознанием и волей личности, которое столь характерно для современной европейской философии (беря начало, по-видимому, от А.Бергсона), полностью отсутствует в марксизме.