Крутится гайка, в стеклянные стенки тюкает, но не тает.

'Наверно, я недолго кручу, - думает Гришка. - Гайка крепкая, не сахар. Нужно её крутить подольше'.

Гришка сел поудобнее, вздохнул несколько раз поглубже, чтобы сон прогнать, и принялся без устали крутить ложкой в стакане. Сам думает: 'Может быть, сочинить сказку про девочку Лизу? Собирает Лиза по утрам росу с одуванчиков, потому у неё такие волосы лёгкие. Уж это, наверное, сказка...'

- Крутишь? - услышал Гришка вопрос с подковыркой.

- Кручу. - Гришка поднял глаза от стакана и увидел: стоит возле печки гражданин с чемоданом, то ли усталый очень, то ли больной. Щёки выбриты наспех - в глубоких морщинах будто пепел скопился. Волос у гражданина на голове мало, но не то чтобы лысый.

- Не признал? - спросил гражданин. И сам ответил печально: - Не признал... Раньше я на них смахивал, на Пашку и на Федьку.

- Точно, - сказал Гришка, раскрыл глаза до ломоты в висках, чтобы сон прогнать окончательно. - Есть отдалённое сходство. А вот дядя Павел и дядя Федя очень похожи.

- Именно, - кивнул гражданин. - Они же товарищи - не разлей вода. Они отчего похожи? От сходства мыслей и интересов, а также от верной дружбы.

- А вы? - спросил Гришка.

- Я дядя Вася. Ихний бывший приятель. - Дядя Вася поставил чемодан на пол, поёжился и погрел руки, подув на них, словно на дворе дождь и холод, а не тёплый летний вечер.

- Что с вами? - спросил Гришка. - Болеете? - Это он вслух спросил, а про себя подумал: 'Может быть, сочинить сказку, в которой Пестряков Валерий победит все болезни...'

- Отболел уже, - сказал дядя Вася. - Продрог я. На открытой попутке ехал. Ветер в лицо, сам понимаешь. Теперь грущу и тоскую. Пашка - он не тоскует. Федька - тот вообще оптимист. А я грущу и тоскую. Мерихлюндия у меня хроническая - от прошлой весёлой жизни на разговор тянет.

Гришка из деликатности про мерихлюндию расспрашивать постеснялся.

Дядя Вася прошмыгнул от печки к столу. Некоторое время скромно сидел, нагрузив на ладонь печальную голову. Потом развалился, задрал ногу на ногу.

- 'Разлука ты-ы, разлука - чужая сторона...' - запел он и объяснил: Всё у меня от неё, от гайки. Не подкручивал. Разболталась она и упала где-то на путях-дорогах.

- Как не подкручивали? - спросил Гришка. - А дядя Павел, а дядя Федя?

- Эти подкручивали... Окаянная гайка. Она, брат, внутри. Бывало, есть хочется. Сидишь, как крокодил в дистиллированной воде. Ничего в голову не идёт. Одни грёзы о колбасе розовой, огурчиках пупырчатых. Севрюга, зелёными листочками разукрашенная, проплывает мимо с громкой усмешкой. И шпроты недоступные, как скифское золото... Пашка подкрутит гайку свою потуже - и за учебники. Федька тоже подкрутит - и каким-нибудь делом займётся. Чувство долга у них. А мне на такое - тьфу! Я никому не должен. Отсёк, и всё тут... И чего я сюда приехал? И зачем меня понесло?

- 'Мы конная Будённого, и про нас... - запели в комнате. Звук дошёл через дощатую перегородку приглушённо, но чисто: - ...былинники речистые ведут рассказ...'

Дядя Вася прыгнул от стола к печке, на шесток взгромоздился и как бы усох от дыхания углей.

- Не говори, что я тут, если выйдут, - попросил он, спрятавшись за чугунок с картошкой.

Когда песня в комнате кончилась, дядя Вася высунулся из-за чугунка, перемазанный в саже.

- Ишь глотки дерут. За столько-то лет не научились другие песни играть. - Дядя Вася на стол прыгнул, уселся на край, обхватив одно колено руками. - Что человеку нужно после яростного конного боя? Весёлый звук гармошки, сытный борщ и богатырский сон с приятными сновидениями. А они? Гайки свои подкрутят: один носом в книжку зароется, другой возьмётся сёдла чинить или в разведку пойдёт добровольно.

- Какая же у них гайка? - вопрос Гришка задал.

Дядя Вася показал пальцем на стакан.

- Очень похожая на вот эту. А ты крути, крути. Может, ты её растворишь и в окно выплеснешь, чтобы она пропала... Тает? - спросил он с надеждой.

- Сахар тает, - сказал Гришка. - Может, и гайка распустится. Правда, гайка - она покрепче.

В комнате за перегородкой пошёл разговор о поражениях и о победах. О стройках, разрухах и новых стройках.

Дядя Вася хотел было опять в печку прятаться, за чугун с картошкой, но, поколебавшись, пересилил себя, сплюнул через всю кухню на уголья и затянул:

- 'Когда б имел златые горы и реки, полные вина...' Эх, любил я весело пожить! Гришка, Гришка, плюнь на эту гайку. Выплесни её в окошко. Пусть её дожди источат.

За перегородкой выделился густой голос академика дяди Павла:

- Эх, Васька, Васька...

Дядя Вася хихикнул каверзно.

- Эх, Пашка, Пашка, умный, да? Да у тебя мозгов - как у комара в хвосте, хоть ты и академик. - Это он тихо сказал, как бы любуясь собой. И пояснил: - На заводе работали мы втроём, на 'Серпе и молоте'. Горячий цех. Известное дело - металлургия. Наломаешься за день, как веник в парной, ополоснёшь лицо - и на отдых в кинематограф. Семечки в зале лузгаешь. 'Бонбоны' кушаешь в фантиках. С барышнями рассуждаешь обо всём красивом. Мороженое 'Крем-инжир' полизываешь для прохлады. А он свою гайку подкрутит и опять учится. Рабфак закончил. Потом ещё какую-то высшую науку прошёл. И всё мало... Федька - тот проще. Приходит в общежитие однажды, с лица весь суровый. 'Достаточно, говорит, баста! Не лежит моя душа к металлургии перемен просит. Записался я, братцы, в морской гражданский флот. Буду голубые дороги осваивать под красным советским флагом'. Пашка на него посмотрел, кивнул одобрительно: мол, по тебе работа, валяй. И у меня спрашивает: 'Ну а ты, Вася? Выбрал бы ты, Вася, себе профессию по интересу'. Я отвечаю как есть: 'Мне - тьфу! У меня интерес капитальный. Были бы гроши да харчи хороши. От добра добра не ищут'. - Дядя Вася задумался, наливаясь дымчатым цветом с синими разводами. Посмотрел на Гришку и обиду выразил: - Всё крутишь? Тоже хорош гусь.

- Кручу, - кивнул Гришка.

- Крути, крути. Может, рука отвалится... А мне каково? Я, что ли, не человек? Говорят, в малолетстве я талантливый был, посильнее Пашки... Дядя Вася сморщился, сократился в размерах. Подобрал ноги по- турецки и заплакал, роняя зелёные слёзы в сахарницу. - Ну что человеку нужно? Выучился. Сам живи - и мне дай весело пожить. Так нет. 'Вася, учись, Вася, учись...' А я? Может, я запах школы терпеть не могу. У меня от него сыпь. Пашка - наговаривать не буду, не в моём это характере, но скажу: псих он законченный. Даже в партизанском отряде товарища Гуляева всё считал что-то и в блокноте чертил. Твоего отца, Серёжку, арифметикой мучил. Я говорю: 'Чего ты парнишку долбишь? Какое у него счастливое детство? Может быть, завтра в бой - и аллилуйя. Пусть хоть на отдыхе поживёт беззаботно'.

- Эх, Васька, Васька, - вздохнул в комнате дядя Федя.

- А что Васька? - пробурчал дядя Вася. - Васька вам соли на хвост насыпал? - Дядя Вася уронил ещё две слезинки в сахарницу. - Правду сказать, как воин в партизанском отряде товарища Гуляева Федька больше выигрывал и отличался. Федька умел возникать внезапно и так же мгновенно исчезать. Владел ударом без промаха и тишиной. Бывало, пройдёт, веткой не хрустнет, траву не примнёт. А я?.. 'Их бин шпацирен нах трактирен...' запел дядя Вася и добавил, то ли засмеявшись, то ли кашляя: - Любил я весело пожить. Ничего не скажу, скажу одно - любил... А ты крути, крути... Ух, я бы вас! Жизнь вы мне искалечили.