ТОНКИХ. Что ты сказала?

ТАНЯ. Теперь можно говорить так: я помню, как пятьдесят лет назад…

ТОНКИХ. Мгм…

ТАНЯ. Давай заберем внука.

ТОНКИХ. Кто тебе его отдаст.

ТАНЯ. Я чувствую пустоту.

ТОНКИХ. Читай.

ТАНЯ. То, что я читаю — это не мое. (Пауза.) Как будто что-то приближается…

ТОНКИХ. Что?

ТАНЯ. Сколько ты можешь читать? Не начитался за целую жизнь.

ТОНКИХ. Нет.

ТАНЯ. Ты знаешь, что я подумала?

ТОНКИХ. Что?

ТАНЯ. Ведь они пишут не о нас. Они пишут о себе. А кто напишет о нас?

ТОНКИХ. Они пишут одновременно и о нас.

ТАНЯ. Нет. У них большие жизни, а у нас маленькие. А с высоты маленькая жизнь не может быть большой.

ТОНКИХ. Ты не права.

ТАНЯ. Нет, я права. Когда ты читаешь, то тебе кажется, что и ты становишься большим. А на самом деле ты маленький. Ты сам себя обманываешь.

ТОНКИХ. Я тоже большой.

ТАНЯ. Если бы ты был большой, тебе неинтересно было бы читать. Большие живут, а не читают. (Пауза.) Поговори со мной.

ТОНКИХ. Давай тему.

ТАНЯ. Мы прожили вместе тридцать лет и никогда не говорили т а к.

ТОНКИХ. Тебе кажется.

ТАНЯ. Мне приснилось три сна.

ТОНКИХ. «Мне приснилось три сна…» Это ты хорошо сказала.

ТАНЯ. Первый сон… Ты, наверное, их уже не помнишь.

ТОНКИХ. По утрам я их забываю.

ТАНЯ. У тебя отвратительная черта: если ты чего-то не понял, то никогда не унизишься до вопроса.

ТОНКИХ. Почему ты так думаешь? Я понял.

ТАНЯ. Что ты понял?

ТОНКИХ. То, что ты говоришь о чем-то страшно далеком.

ТАНЯ. Иногда мне хочется, чтобы ты был так глуп, так… чтобы тебя можно было пожалеть.

ТОНКИХ. Жалей мои седины.

ТАНЯ. Я хотела тебе рассказать… (Вздрагивает.) Ужасно.

ТОНКИХ. Да, ночью в нашем возрасте ужасно.

ТАНЯ. Наконец-то ты хоть что-то не понял.

ТОНКИХ. Не понял, так пойму.

ТАНЯ. Не поймешь…

ТАНЯ. Я тебе изменила сегодня три раза.

ТОНКИХ. Опять эта роковая цифра.

ТАНЯ. Замолчи.

ТАНЯ. Интересно, тебе было когда-нибудь больно?

ТОНКИХ. Было.

ТАНЯ. Расскажи.

ТОНКИХ. Много раз.

ТАНЯ. А в последний раз?

ТОНКИХ. Когда ты сказала мне «замолчи».

ТАНЯ. А в предпоследний?

ТОНКИХ. Когда на целом заводе не нашлось ни одного человека, умеющего грамотно прочесть схему. Это было во вторник.

ТАНЯ. А сегодня уже суббота.

ТОНКИХ. Боль на мне наросла, как ороговевшая кожа.

ТАНЯ. Как броня.

ТОНКИХ. Да, как броня.

ТАНЯ. Ты помнишь себя молодым?

ТОНКИХ. Помню ли я… Конечно, помню. Я не знаю только, было ли это.

ТАНЯ. Ты меня прости. Мне очень плохо.

ТАНЯ. Нас совсем не будет?

ТОНКИХ. Совсем.

ТАНЯ. Их нет уже так давно, а ведь они были час назад. Знаешь, иногда снятся незнакомые люди. Это, наверное, наши предки.

ТОНКИХ. А может, наши потомки?

ТАНЯ. Может быть… Их бы рассмотреть, узнать, расспросить… Ты меня слушаешь?

ТОНКИХ. Да.

ТАНЯ. Ты их почти не знал. И я их давно забыла. А они пришли. Даже не знаю, жалко мне их или нет… А я была такая усталая, так мне было пусто, когда они приходили… Как это у Бунина? «Ужели тот безглазый череп…»

ТОНКИХ. Ну-у…

ТАНЯ. Да. Да. «Ужели тот безглазый череп… Ужели…» Ох, Боже мой.

ТОНКИХ. Поставь-ка чаю, Таня. И сухариков погрызем, ржаных.

ТАНЯ. Поставлю. Поставлю чай.

ТОНКИХ. Какие нужны… какие слова?.. И меня смутила… Не хочу этого — ни думать, ни решать… (Громко.) И не думать! (Садится.) А до нее? А до нее, там, в Иркутске? Ксендзенская. Полячка. Умерла, на верное. А если жива? Все равно умерла. Все выжгло это время!.. Еще глоток, еще. И перед смертью не надышишься, а ее нет и нет… Пройти — и не оглянуться. Не оглянуться, главное. Вот в чем фокус. Да где же она?