— Прорицателю положено иной раз быть правдиву, — сказал Дамблдор, — даже если только случайно. Да, об этом мы и спорили. Ну, кажется, Руфус придумал, как подловить тебя наедине.
— Он поставил мне в вину, что я «человек Дамблдора до мозга костей».
— Как грубо с его стороны.
— Я сказал ему, что он прав.
Дамблдор открыл было рот, но ничего не сказал. За спиной Гарри Фокс, феникс, издал мягкий, тихий, музыкальный крик. Внезапно Гарри с изумлением понял, что яркие голубые глаза Дамблдора полны слёз, и поспешно уставился на собственные колени. Когда Дамблдор заговорил, голос его, тем не менее, звучал твёрдо.
— Я очень тронут, Гарри.
— Скримджер хотел знать где вы бываете, когда вы не в Хогвартсе, — сказал Гарри, не отводя взгляда от своих коленей.
— Да, его это очень занимает, — сказал Дамблдор, снова весёлым голосом, и Гарри подумал, что теперь опять можно смотреть. — Он даже попытался устроить за мной слёжку. Забавно, право. Послал в «хвост» Долиша. Просто невежливо. Я уже был однажды вынужден заклясть Долиша, и повторил это с большой неохотой.
— Так они до сих пор не знают, куда вы ходите? — спросил Гарри, надеясь получить больше информации на такую интригующую тему, но Дамблдор просто улыбнулся поверх своих очков- полумесяцев.
— Нет, да и тебе, пожалуй, ещё не время об этом знать. Теперь предлагаю начать урок, если больше ничего нет…
— Как раз есть, сэр, — сказал Гарри, — Насчёт Малфоя и Снэйпа.
— Профессора Снэйпа, Гарри.
— Да, сэр. Я подслушал их во время вечеринки у профессора Слизхорна… Если честно, я следил за ними…
Дамблдор выслушал рассказ Гарри с непроницаемым лицом. Когда Гарри закончил, он немного помолчал, затем сказал: — Спасибо что сообщил мне это, Гарри, но советую тебе выбросить это из головы. Я не считаю, что это очень важно.
— Не очень важно?! — повторил Гарри, не веря, — Профессор, вы вообще понимаете…
— Да, Гарри, обладая, по слухам, выдающимся умом, я понял всё, что ты мне сказал, — ответил Дамблдор, немного резко. — Думаю, ты можешь даже учитывать возможность, что я понял больше тебя. Опять же, я рад, что ты мне доверяешь, но позволь мне тебя разуверить, что ты сказал мне что-то, могущее меня побеспокоить.
Гарри сидел в кипящей тишине, впиваясь взглядом в Дамблдора. Что же происходит? Значит ли это, что Дамблдор действительно приказал Снэйпу узнать, что делает Малфой, и в этом случае уже слышал от Снэйпа всё, что только что рассказывал Гарри? Или на самом деле он взволнован, но не подает виду?
— Значит, сэр, — сказал Гарри вежливым и спокойным, как он надеялся, голосом, — вы определенно всё ещё доверяете…
— У меня хватило терпения уже ответить на этот вопрос, — сказал Дамблдор, но прежнего терпения в его голосе, пожалуй, не было. — Мой ответ не изменился.
— Я бы так не подумал, — сказал язвительный голос: Финеас Нигеллус явно только притворялся спящим. Дамблдор проигнорировал его.
— А теперь, Гарри, я должен настоять, чтобы мы начали урок. На сегодняшний вечер у меня есть более важные вещи для обсуждения.
Гарри почувствовал желание взбунтоваться. Что будет, если он откажется сменить тему, станет настаивать, что дело с Малфоем важнее? Как будто прочитав его мысли, Дамблдор покачал головой.
— Ах, Гарри, как это часто случается, даже между лучшими друзьями! Каждый из нас верит — то, что он имеет сказать, много-много важнее того, что есть сказать другим!
— Я не думаю, что вы собираетесь рассказать что-то неважное, сэр, — натянуто сказал Гарри.
— Да, ты совершенно прав, потому что это не неважное, — оживленно сообщил Дамблдор. — У меня есть на этот вечер для тебя ещё два воспоминания, оба получены с чрезвычайным трудом, и второе из них, полагаю, самое важное из всех, что я собрал.
Гарри ничего на это не ответил, он всё ещё злился на то, как были встречены принесённые им сведения, но не видел смысла спорить дальше.
— Итак, — сказал Дамблдор звонким голосом, — сегодня вечером мы продолжим повесть о Томе Ребусе, которого мы на прошлом уроке оставили на пороге Хогвартса. Ты должен вспомнить, как возбужден он был, когда узнал что он — волшебник, как он не захотел, чтобы я проводил его на Диагон-аллею, и как я, в свою очредь, предупредил его о недопустимости воровства в школе.
Значит, начался учебный год, и появился Том Ребус, тихий мальчик в поношенной мантии, вместе с другими первокурсниками ожидающий Сортировки. Он был распределен в Слитерин почти сразу, как Сортировочная Шляпа коснулась его головы, — Дамблдор повёл почерневшей рукой в сторону полки над головой Гарри, где, древняя и недвижимая, лежала Шляпа. — Как скоро Ребус узнал, что знаменитый основатель его колледжа мог разговаривать со змеями, я не знаю, может быть — в тот же самый вечер. Это знание могло лишь увеличить его самомнение и уверенность в собственной важности.
Как бы то ни было, если он и пугал или удивлял товарищей-слитеринцев, показывая в общей комнате, что он Змееуст, до преподавателей ни намёка не доходило. Он не показывал ни чёрточки высокомерия или агрессивности. К нему, необыкновенно талантливому и симпатичному на вид сироте, с самого момента его появления педагоги относились со вниманием и участием. Он казался вежливым, тихим, жадным до знаний. Почти все были им очарованы.
— А вы не говорили никому, сэр, каким он был, когда вы встретили его в приюте? — спросил Гарри.
— Нет, не говорил. Хотя он не показал никакого намека на раскаяние, было возможно, что он жалел о том, как вёл себя прежде, и хотел начать жизнь с чистого листа. Я решил дать ему шанс.
Дамблдор сделал паузу и вопросительно посмотрел на Гарри, который открыл было рот, чтобы заговорить. Опять оно, Дамблдорово обыкновение доверять людям, хотя ясно как день, что они этого не заслуживали! Но потом Гарри вспомнил кое-что…
— Но вы, сэр, на самом деле не доверяли ему, правда? Он говорил мне… ну, Ребус, который был в дневнике, он сказал: «Я никогда не нравился Дамблдору так, как остальным учителям».
— Лучше скажем, я не считал доказанным, что ему можно доверять, — сказал Дамблдор. — Как я уже сказал, я решил присматривать за ним, и так я и делал. Не буду притворяться, чтобы я сразу много получал от моих наблюдений. Он был слишком осторожен со мной, он — я уверен — чувствовал, что в восторге от открытия своей истинной природы он рассказал мне слишком много. Потом он был очень осторожен, чтобы снова не рассказать лишнего, но он не мог вернуть ни того, что вырвалось у него в волнении, ни того, что сообщила мне госпожа Коул. Впрочем, у него хватало смысла не пробовать меня очаровать, как он очаровал многих моих коллег.
Обжившись в школе, он собрал группу близких друзей; я называю их так за неимением лучшего слова, потому что — как я определённо заметил — у Ребуса ни к единому из них не было настоящей привязанности. В замке эта группа пользовалась своего рода мрачной славой. Странная это была смесь — и слабаки, ищущие защиты, и честолюбцы, желающие разделить славу, и мерзавцы, ищущие вожака, который мог бы показать им более изощрённые формы насилия. Иными словами, это были предшественники Пожирателей Смерти, и, действительно, кое-кто из них после окончания Хогвартса стали первыми Пожирателями.
Твёрдо управляемые Ребусом, они никогда не были в открытую замечены в неправедных деяниях, хотя их семь лет в Хогвартсе были отмечены большим числом мерзких инцидентов, к которым они, правда, не имели явного отношения. Наиболее серьёзным, конечно, было открытие Потаённой Комнаты, что привело к смерти девочки. Как ты знаешь, в этом преступлении ошибочно обвинили Хагрида.
Я не много нашёл воспоминаний о школьных годах Ребуса, — продолжил Дамблдор, кладя изувеченную руку на Думоотвод. — Из тех, кто его знал тогда, немногие готовы говорить о нём, слишком они напуганы. Что я знаю, это о нём после Хогвартса; я это узнал после многих напряжённых трудов —
