Затем отчетливо повторил: — 2 апреля, одиннадцать часов — шесть представителей.

Вальтер вдруг устыдился своей слабости, своего, как он это мысленно называл, страха. И все же этот палец, этот короткий, толстый обрубок мяса, подымающийся и опускающийся в такт словам, — это характерное движение руки он уже видел где-то раньше. Может быть, в те дни, когда он по поручению Эльберфельдской бельевой фирмы приезжал в Берлин? Теперь его обостренная, болезненная наблюдательность сыграла с ним шутку: едва он приступил к работе, как нервы начали ему изменять. Смешно! Стыдно! Ведь это совершенно чужое, незнакомое лицо!

— Что ты еще можешь сообщить? — спросил Блаке.

— Больше ничего. — И Вальтер, как бы одержимый навязчивой идеей, искал в чертах собеседника что- нибудь, что отвечало бы его воспоминаниям. Но Блаке сидел спиной к окну: день был дождливый, пасмурный, и черты лица расплывались в сумеречном свете.

— Если хочешь, можешь идти, — посапывая, сказал Блаке.

Вальтер встал и повернулся лицом к двери. Грузный человек проводил его к выходу.

— Да, да, прекрасно, — отдуваясь, сказал он так громко, чтобы его слышала секретарша. — Можете положиться на меня: я срочно вышлю заказ. Но, как вы уже знаете, — он снова негромко засмеялся, — могут быть затруднения с сырьем…

Они попрощались, и Вальтер слышал, как за ним щелкнул замок. Он стоял в длинном коридоре со множеством белых дверей. Вдруг сердце его замерло, а голова наполнилась какой-то звенящей пустотой.

Спускаясь быстрыми шагами с лестницы, Вальтер был весь во власти мятущихся мыслей. Еще один пролет. Сердце снова замерло и дико забилось. Он вынужден был остановиться и прислониться к радиатору.

— Господину дурно? — спросил чей-то густой бас. Это был человек в форме; на темном фоне поблескивало золото. — Может быть, помочь вам?

«Швейцар. Конечно, швейцар. Да я, оказывается, уже внизу. Как же я сошел?.. Эмиль… Да, тогда он называл себя Эмилем!»

— Благодарю вас, мне лучше, — услышал Вальтер свой совершенно чужой голос, и ему показалось, что он улыбается. — Это маленький припадок… Сердце… Понимаете ли, сердце не в…

Теперь все дело в быстроте. Через несколько минут он может быть у Шнейдельмаркта. А потом? Узнал ли его Эмиль? Вполне вероятно. Но сейчас это было не самое главное: гораздо хуже то, что Эмиль узнал о конференции! Догадался ли он, что Вальтер узнал его? Едва ли. Счастье, что это случилось только тогда, когда, отвернувшись от Блаке, он уже держался за ручку двери; этот странный, почти беззвучный смех вызвал в уме Вальтера образ сначала неясный, затем все более и более отчетливый.

Брюнет… Брюнет?.. Но ведь он был блондином, этот Эмиль? А потом — потом словно электрический ток прошел по телу: Вальтер ясно увидел перед собой человека, державшего связь с подпольным руководством профсоюзов. Почему же он не в тюрьме, хотя он ведь был приговорен к десяти годам! Странно, что такие мелочи, как костюм, усы и прическа, могут совершенно изменить человека. А этот большой палец, обкусанные, выпуклые ногти. Зубы. Короткий беззвучный смех. Хотя тогда он курил трубку, а не сигары, но точно так же он улыбался и шевелил большим оттопыренным пальцем.

Имя Вальтера известно теперь в гестапо. Никто, кроме Эмиля, не мог предать его, только он знал Вальтера. Целый год Вальтер не хотел этому верить. Он перебирал тысячи вариантов, он все приписывал случаю, но не мог сразу поверить в то, что приговоренный к десяти годам оказался предателем!

Вальтер быстро перешел улицу. Вот и вход в подземку.

Постоянное напряжение, постоянная опасность, изнурительная работа основательно потрепали его нервы. Но все-таки, когда опасность была налицо, когда надо было действовать, как сейчас, он умел своевременно овладеть собой.

Теперь нужно все спасать! Маленький человек с толстыми очками, может быть, он еще дома? Скорее! Скорее! И, несмотря на это, купив билет, Вальтер не торопясь прошел через весь туннель, зорко озираясь кругом, и, хотя никто его не преследовал, вышел с другого конца вместе с потоком пассажиров только что подошедшего поезда. Наверху ему удалось вскочить — в проезжавший мимо автобус. Теперь он был в безопасности.

Автобус остановился. Шел дождь: улица была пуста. Вот и дом № 77. Лестница. Звонок. За дверью слышны шаркающие шаги. Дверь приоткрывается. В щелку выглядывает толстая блондинка, очевидно, сама фрау Толке.

— Простите, я еще раз должен видеть господина Беккера. Я, видите ли… Сегодня утром здесь кое-что забыл.

Теперь женщина настроена более благодушно. Она причесалась и привела себя в порядок.

— О, очень жаль, — говорит она, — но господин Беккер ушел вслед за вами.

— Может быть… — Вальтер чувствует, как его сердце снова начинает дико биться… — Может быть… — Ах, какую глупость он хочет спросить! И все же почти автоматически продолжает свой вопрос: — Может быть, господин Беккер оставил вам свой новый адрес?

— Конечно. Если это вас устроит, могу вам сказать.

Одну минуту. — Она вернулась с несколькими измятыми бумажками в руках и одну из них сунула Вальтеру.

«Юлиус Беккер. Франкфурт-на-Одере. До востребования».

— Большое спасибо, — сказал Вальтер.

К сожалению, это будет уже слишком поздно.

В полном смятении Вальтер дошел до угла. Крупные капли дождя били его по лицу. Внезапно он почувствовал страшную слабость. Надо сесть и отдохнуть хоть одну минутку. И он вошел в ресторан на углу. За столом недалеко от стойки сидело несколько железнодорожников, больше никого в зале не было. Явился хозяин. Вальтер заказал рюмку водки и пиво.

Водку он выпил залпом. Затем, откинувшись на холодную, жесткую спинку клеенчатой кушетки, закрыл глаза. Франкфурт-на-Одере? Можно было бы поехать туда, это не очень далеко. Что ж, поехать и целыми днями сидеть на почте? Безумная идея. Может быть, попытаться поймать его на вокзале. Бессмысленно. Записка с адресом — это просто /' жест приличного жильца, вынужденного переменить квартиру… Записка скорее всего доказывает, что товарищ больше не называется Беккером, или, вернее, никогда так не назывался.

— Разрешите?

Вальтер поднял глаза — перед ним стоял толстый, бородатый мужчина.

— Пожалуйста, — сказал Вальтер холодно — вокруг было много незанятых столов.

Толстяк сел, заказал пиво и углубился в газету.

Вальтер продолжал размышлять: 2 апреля состоится конференция, остается полтора дня. За это время кто-нибудь из товарищей может зайти к этому шпику. Надо действовать скорее! Но действовать было нельзя. До 2 апреля он не мог наладить никаких связей — и круг его мыслей замыкался!

Вальтер сделал глоток: пиво казалось горьким. Новая мысль сжала его сердце. И этот седой товарищ в очках наверняка будет в числе тех, кто соберется на конференцию! Ясно — ведь не поручат же организацию конференции тому, кто к ней не причастен. Тогда он может подумать, что его курьер… что он, Вальтер… Это ужасно. Рука его задрожала.

Толстяк не подымал глаз от газеты.

Глухая, слепая ярость охватила Вальтера. Эмиль, или Блаке, как теперь звали этого подлеца, был совсем не глуп; он наверняка хорошо знал, что значило собрать шесть товарищей; он хорошо знал, что это самый крупный улов, на какой только мог рассчитывать шпион! На Денгофштрассе о раннего утра 2 апреля будет организована засада гестапо, я ровно в одиннадцать часов западня захлопнется. И все же надо на что-, нибудь решиться. А что, если… переодеться? Разносчиком? Почтальоном? Ерунда! Глупая романтика, фантастика, детективный роман! Толстяк встал.

— Получите! — Оставив свою газету на столе, он направился к двери.

— Принесите-ка еще стопку, — устало сказал Вальтер, взявшись за газету. Не читая, он пробежал глазами несколько столбцов. И размышлял, думал. Может быть, послать телеграмму: «Веккеру, Франкфурт-