— Что нас всего трое, а их много.;. Что у них есть вода и мясо, а у нас нет… И больше никогда не будет.
Отец с удивлением смотрел на Омара. Голос внизу стал злым, кажется, кричал кто-то другой.
— Если ты не сделаешь это, то мы возьмем тебя живым, и наши собаки выпьют твою кровь!
— А сейчас? — Фролов опять закрыл глаза, будто ему уже было безразлично, что он усяышит в ответ,
— Он говорит, что мы умрем здесь.
Фролов не глядя положил руку на винтовку. Он снова был далеко от Памира и от Яванской долины, в которую они должны были спуститься сегодня… Он был
Халаты басмачей не появлялись меж камней. День тянулся. Бесконечный и знойный.
…Отец очнулся от холода и тревожного страха. Откуда он? Оказывается, он спал. Фролов лежал, как они его положили. Только склонился немного влево, и рука его соскользнула с винтовки. Омара не было!
Отец бросился к зубцам камней. Тени только начинали густеть, и он увидел, что убитого басмача там, внизу, уже нет. Он смотрел до боли в глазах, стараясь увидеть басмачей или хотя бы какой-то знак их, но ничего не мог заметить. Там были тишина и камни.
Вторая ночь обступала ловушку. И теперь их было двое.
Он вынул блокнот, пытаясь до полной темноты записать какие-то слова, от которых надо было освободиться, прежде чем наступит эта ночь. Но слова не получались у него. И вдруг он услышал ясный шорох. Шорох тут же затих, но он не был случайным. Он чувствовал это. Из-за ближнего камня — до него было метров пятнадцать — донеслись слова:
— Не надо стрелять… Слышишь?.. Это я, Омар. Не стреляй!
Голова высунулась из-за края камня и снова спряталась.
— Не надо стрелять!
Омар! Он выскользнул из-за камня и, согнувшись, быстро перебежал к зубцам. Он что-то нес.
— Это я, я… — Он держал в руках лошадиный хвост. — Их там нет, — он торопился говорить, — но они где-то здесь, что- то задумали… Я ходил резал хвост у своей лошади. Теперь все будет хорошо… Человек умрет — его хоронят, овца издохнет — ее выбросят. Но если твою лошадь
Отец не знал, улыбаться ему или нет.
Стали совещаться: не попробовать ли потихоньку уйти из ловушки? Омар был против. Надо немного подождать, говорил он, потом он сходит еще раз, уже дальше, и там будет видно. Наверное, басмачей спугнули пограничники, они где-то должны быть поблизости. Может, какой-нибудь отряд услышал выстрелы… Все будет хорошо.
И вдруг слева пришел грохот.
Это был обвал. Басмачи старались отомстить. Грохот несся в темноте и был уже всюду…
— Это было вот здесь, — Фролов кивает на темнеющую скалу. По ее боку бродят красные
Мы сидим втроем — Фролов, Омар и я. Вот уже час, как они, не торопясь и вспоминая все новое и новое, по очереди рассказывают мне то, что я так хотел услышать, — то, что привело меня сюда. Седые волосы Фролова распадаются на две стороны, он изредка поправляет их.
— Обвал прошел рядом, — он показывает рукой в темноту. — Вон там… Только несколько камней упало здесь. Один был мой… Но Омар закрыл меня, как только услышал гул. И камень попал в него. Вот сюда, — Фролов касается своей щеки.
Омар улыбается той улыбкой, которая совсем недавно пугала меня… Так вот она откуда! Я со стыдом думаю о том, что хотел «сложить» этого человека из кусочков его жизни, как складывают из камней запруду в арыке. И у меня ничего не получилось. Я с тревогой думаю: «А если бы не было Фролова?..» И уже с удивлением понимаю: наверно, в любом человеческом поступке всегда найдется какой-то свой «лошадиный хвост», который, оказывается, надо отрезать, — найдется загадка; и о ней до времени никто не знает, кроме одного человека — самого поступающего. Именно того, о котором как раз и хочется знать все…
Нас опять трое.
— Ты знаешь, — Омар трогает меня рукой. — Я все хотел тебе сказать… Твой отец говорил, что здесь, на Памире, гость — самый дорогой человек, но если он только гость, то он самый ненужный здесь человек.
Далеко внизу зажигаются огни Яванской долины. С темнотой их становится все больше и больше. Наконец долина вся полна блистающих огоньков. Они не освещают ночь, но темнота полна ими, как громадная, невидимая у краев чаша. И если очень пристально смотреть, то видно, как некоторые из огоньков движутся.
Я слушаю Омара и смотрю на чашу, полную огней. Днем я был там. Я видел в этой когда-то мертвой долине каналы и строительные площадки, видел людей, строящих ГЭС, и тоннели, которые пробивают в скалах, чтобы Вахш пришел на эту выжженную землю… Я смотрю на нее сейчас издали, и мне хочется, чтобы один из громадных и холодных камней, что лежат рядом с нами, напоминая зубцы крепости, был взят отсюда и уложен где-нибудь в городе…
В общем я уже знаю, что случилось с ними: с отцом, Омаром, Фроловым. Они пришли сюда не гостями. И я, кажется, знаю, что случится со мной. Только будет это на следующий год.
Фриц Эрпенбек
Контора Шлеймера
Рассказ немецкого писателя-антифашиста Фрица Эрпенбека «Контора Шлеймера» на русском языке был впервые опубликован в журнале «Тридцать дней» в 1938 году.
Шел мелкий, настойчивый дождь. Выйдя из подземки у Ораниенбургских ворот, Вальтер поднялся вверх по Шоссештрассе. Было около двенадцати часов дня. По привычке он оглянулся, не идет ли кто- нибудь за ним, хотя было почти невероятно, чтобы здесь, в Берлине, кто-нибудь напал на его след.
Шоссештрассе, 77, четвертый этаж, направо, фрау Толке — таков был адрес. Дверь открыла толстая растрепанная блондинка в пестром халате.
— Что угодно?
— Я хотел бы видеть господина Беккера.
— Господин Беккер, кто- то к вам! — злобно крикнула женщина.
Вслед за этим открылась дверь, и маленький человек в очках зашагал по коридору.
— Что вам угодно? — спросил звонкий, немного квакающий голос.
— Я от фирмы «Лоренц и сыновья», — начал Вальтер.
Это был пароль.
— Ага, знаю, вы относительно новых образцов, — живо откликнулся Беккер. — Я ждал вас. Пройдите, пожалуйста, сюда. Я как раз переезжаю, поэтому извините, если… — Тут он закрыл дверь комнаты и движением головы предложил Вальтеру сесть, а сам выжидающе прислонился к подоконнику.
Свертывая папиросу, Беккер пробормотал нечто невнятное и затем, как бы между прочим, спросил:
— Здесь, в Берлине, ты можешь жить легально?
— Мои документы в полном порядке.
