взглядом.
Я был не совсем согласен, но решил не выпендриваться:
— Так.
Бен положил обе монетки на стол.
— Значит, если ты двинешь один, то второй тоже должен двинуться?
Я согласился для вида — и для спора — и потянулся, чтобы передвинуть один драб. Но Бен остановил мою руку, покачав головой.
— Сначала им надо это напомнить — фактически уговорить.
Он принес миску и сцедил в нее густую каплю соснового дегтя. Потом обмакнул один драб в деготь, прилепил к нему другой, произнес несколько слов, которые я не узнал, и медленно раздвинул кусочки металла в стороны. Между ними протянулись ниточки дегтя.
Затем Бен положил один драб на стол, а другой зажал в руке. Пробормотал что-то еще и расслабился. Потом поднял руку, и драб на столе повторил его движение. Бен поводил рукой, и бурый кусочек железа повис в воздухе.
Он перевел взгляд с меня на монетку.
— Закон симпатии — одна из основ магии. Он гласит, что чем больше похожи два объекта, тем сильнее между ними симпатическая связь. Чем сильнее связь, тем больше они воздействуют друг на друга.
— Твое определение замкнуто само на себя.
Бен опустил монетку. Менторская важность сменилась ухмылкой, когда он попытался тряпкой отскрести с рук деготь — почти безрезультатно.
Задумавшись на секунду, он спросил:
— Выглядит довольно бесполезной штукой?
Я нерешительно кивнул: каверзные вопросы были обычным делом во время уроков.
— Ты бы предпочел научиться призывать ветер? — Его глаза гипнотизировали меня.
Он пробормотал какое-то слово, и холщовый верх фургона над нашими головами зашуршал под дыханием ветра.
Я почувствовал, как мое лицо расползается в волчьей ухмылке.
— Никуда не годится, э'лир. — Бен ответил такой же волчьей жесткой усмешкой. — Надо выучить буквы, прежде чем писать. Сначала выучи аккорды, а потом играй и пой.
Он вытащил клочок бумаги и нацарапал на нем пару слов.
— Штука в том, чтобы твердо удерживать алар в своем сознании. Нужно верить, что между ними есть связь. Нужно знать это. — Он передал мне бумажку. — Вот фонетическое произношение. Это называется «симпатическое связывание параллельного движения». Тренируйся. — Теперь он еще больше походил на волка: седой, старый и безбровый.
Бен ушел мыть руки. Я очистил разум с помощью «каменного сердца» и скоро погрузился в море бесстрастного спокойствия. Потом склеил два кусочка металла сосновым дегтем. Зафиксировал в сознании алар — веру-в-хлыст, — что два драба связаны между собой. Произнес слова, разделил монетки, проговорил последнее слово и стал ждать.
Никакого потока силы. Меня не бросило ни в жар, ни в холод. Луч света не озарил меня.
Я был весьма разочарован — насколько мог в состоянии «каменного сердца». Поднял руку с монеткой, и вторая монетка на столе повторила движение. Без сомнения, это была магия, но я не чувствовал никакого восторга. Я-то ожидал… Не знаю, чего я ожидал, но не этого.
Остаток дня был проведен в экспериментах с простым симпатическим связыванием, которому меня научил Абенти. Я узнал, что связано может быть почти все. Железный драб и серебряный талант, камень и кусочек фрукта, два кирпича, ком земли и осел. Около двух часов ушло у меня на то, чтобы сообразить: деготь здесь необязателен. Когда я спросил Бена, он признался, что это просто помогает концентрации. Кажется, он удивился, что я выяснил это самостоятельно.
Быстренько обобщу законы симпатии, поскольку вам наверняка никогда не понадобится больше чем примерное представление, как она работает.
Во-первых, энергию нельзя создать или уничтожить. Когда ты поднимаешь один драб, а второй поднимается со стола, тот, который в твоей руке, весит как два — фактически ты и поднимаешь два.
Это в теории. А на практике тебе кажется, что ты поднимаешь три драба. Ни одна симпатическая связь не совершенна. Чем меньше похожи объекты, тем больше энергии теряется. Представьте себе дырявый желоб, ведущий к водяному колесу. У хорошей симпатической связи очень мало утечек и почти вся энергия идет в дело. В плохой связи дырок полно; очень малая часть прикладываемого усилия идет, собственно, на то, что ты хочешь сделать.
Например, я пытался связать кусочек мела и стеклянную бутылку с водой. Между ними было очень мало похожего, поэтому, хотя бутылка с водой весила не больше килограмма, когда я попытался поднять мелок, то почувствовал все тридцать. А лучшую связь показала ветка дерева, которую я сломал пополам.
После того как я освоил это несложное симпатическое действие, Бен научил меня другим. Десяток десятков симпатических заклинаний, сотня маленьких трюков для управления течением энергии. Каждое из них было новым словом в обширном словаре языка, на котором я учился говорить. Довольно часто это оказывалось скучным, и я не стану здесь рассказывать и половины.
Бен продолжал понемногу знакомить меня с другими областями знаний: историей, арифметикой и химией. Но я вытягивал из него все, чему он мог меня научить в симпатии. Он выдавал свои секреты по капле, заставляя доказывать, что я освоил одно, прежде чем давать мне другое. Но у меня, видимо, был к этому искусству дар, далеко превосходящий мою естественную склонность к поглощению знаний, так что слишком долго ждать никогда не приходилось.
Я вовсе не хочу сказать, что путь мой всегда был гладок. То же самое любопытство, которое делало меня столь ретивым учеником, с завидной регулярностью приводило меня к всевозможным неприятностям.
Однажды вечером, когда я разводил огонь для кухонного костра, мать застала меня за пением песенки, услышанной мною за день до того. Не зная, что позади меня стоит мать, я постукивал одним поленом о другое и рассеянно напевал:
Эту песенку распевала маленькая девочка за игрой в «прыг-скок». Я прослушал ее только два раза, но она застряла у меня в голове — детские песенки легко запоминаются.
Мать услышала меня и подошла к огню.
— Что ты пел, мой милый? — Ее тон не был суровым, но я почувствовал, что она весьма недовольна.
— Да так, одну штуку, я услышал ее в Феллоу, — уклончиво ответил я.