освидетельствования психического состояния подследственных. И вот я хочу рассказать вам об одной женщине, с которой мне довелось общаться перед самым приездом сюда.

— А мы-то надеялись, что вы расскажете нам о себе, — сказала Судья. — Я вот, например, пока не решила, кем мне стать, лесбиянкой или гетеросексуалкой, а вы могли бы дать мне какие-нибудь ориентиры.

— В таких вещах важно не решение, а то, кем человек является на самом деле, — пояснила Лайнли. — Если только вы не собираетесь быть бисексуалом. А это совсем другое дело.

Ее тон показался мне резковатым, и я вспомнила, что настоящие лесбиянки и геи, причем интеллектуального склада, недолюбливают мужиков, сменивших пол на женский. Они видят в этом какой-то обман. Борьба за общественное признание оборачивается множеством жертв, и изменение пола пока больше расценивается как непозволительная роскошь. Люди могут удивленно пялиться на геев, усмехаться, презрительно посмеиваться, когда те целуются, но никогда не затолкают их в тюрьму и не оторвут яйца. А вот изменение пола, перекрой всех репродуктивных органов — совсем другое дело. Это уже ни в какие ворота не лезет. Уловив настрой, Судья решила оставить эту тему и принялась разглядывать свои хорошенькие розовые пальчики.

— Так вот у меня был разговор с одной женщиной, — продолжила Лайнли. — Очень хорошей матерью. Такой хорошей, что даже пошла на убийство. Она убила мужа, отца своих детей, и попала за решетку. Хотя я считаю, что она была не опасна для общества, а только для мужчин, решивших заиметь с ней детей. Да, такие женщины есть. Они находят себе мужчину, чтобы родить от него, а потом избавляются как можно скорее, оставляя за ним обязанность содержать дом и потомство. Такой подход кажется им идеально разумным. Обычно это женщины с заниженным половым влечением — они или удовлетворяются временными любовниками, или вовсе избегают половой близости. Но до убийства отца своих детей, как правило, не доходят.

— Если бы мужчина сексуально домогался моих детей, я бы его тоже убила, — заявила Маникюрша.

— Ни о каком сексуальном домогательстве там и речи не было, — сказала Психологиня. — Все оказалось гораздо сложнее. И кстати, ни с точки зрения общественной морали, ни с точки зрения самого мужчины, он не сделал ничего плохого.

— Тогда почему она его убила?

— Да кто может понять, что делается в голове у женщины, совершившей убийство? — возразила Судья. — Вопрос «Почему?» часто задается на судебных разбирательствах, поскольку предполагается, что за ним последует какое-то внятное и адекватное «потому что». Но я по опыту знаю: зачастую какого-то четкого объяснения таким поступкам не бывает — просто сочетание настроений и непреднамеренных действий. Преднамеренные действия совсем уж редкий случай. Большинство тех, кто у меня на заседаниях признает себя виновным, просто не понимают смысла слова «виновен» и воспринимают его как некую абстракцию. Они всего лишь повторяют это слово за своим адвокатом — в тех случаях, когда могут удержать его в памяти дольше пяти секунд. Но суд есть суд, и его никто не отменял.

— Интересно вы рассуждаете, — холодно произнесла Психологиня, еще, по-видимому не готовая простить Судье нетвердую позицию в вопросах пола. — Только, думаю, люди ждут от вас более уважительного отношения. — Судья, на свою беду, слишком близко к ней подсела, и вот теперь пожимала плоды. — Но уверяю вас, эта женщина была вполне, интеллектуальна. Меня же заинтересовало в ней совсем другое — ее эмоциональное состояние.

— Лично я крайне редко обращаюсь за помощью к психиатрической экспертизе, — перебила Судья. — Считаю, что людей можно определить по одному лишь внешнему виду.

— Интересно, что именно можно определить по внешнему виду? Мужчина это или женщина? Или вы могли бы по внешнему виду разглядеть в человеке гея?

— Конечно, могу, — кивнула Судья. — В этом у меня большой опыт.

— Как же, оказывается, легко совершить убийство! — вмешалась в их спор Дама-Босс. Она говорила очень спокойно — по-видимому, за долгие годы семейной жизни хорошо усвоила искусство дипломатии. — Зато какое горе для друзей и близких! Вы бы все-таки рассказали нам ее историю! Почему она его убила?

Слегка задетая, Лайнли насупилась, но продолжала. Судья смотрела на нее с нескрываемым восхищением.

— Она представилась мне, как Пэтси. Такое, вот простенькое, на ее взгляд, имя — в самый раз для такой заурядной личности, матери и домохозяйки. Одежда на ней была не тюремная, а своя (как обычно у подследственных). Кстати, очень миленькая одежда — юбка в складочку, и розовая блузка с вышивкой по краю рукавов и выреза. Волосы были чистые, аккуратно уложенные, ухоженные ногти. Даже сидя на тюремном стуле, она умудрялась производить впечатление человека, не знающего, что такое предаваться безделью и праздности. Думаю, она отнеслась бы осуждающе к нашей с вами компании, никогда не смогла бы понять тех, кто способен часами травить байки в джакузи, а уж поменявших пол и подавно. «Как же можно просто так сидеть и ничего не делать? — спросила бы она. — Неужели совсем нечем заняться? А бактерии? Они же размножаются миллионами в этом теплом пару!» Думаю, дома у Пэтси повсюду пахло освежителями и средствами дезинфекции.

Временами она вела себя довольно агрессивно, но, думаю, причиной тому были дети. Ей очень не нравилось, что я бездетная.

— Только женщина смогла бы понять меня, — сказала она.

Еще она добавила, что не видит смысла в наших встречах. Дескать, она не сумасшедшая, это закон сумасшедший, если причиняет моральный ущерб ее детям, выставляя ее больной и подвергая психиатрической экспертизе. А если дети узнают об этом и подумают, что она умалишенная? Тогда уж судье следовало пригласить к ней настоящего психиатра, а не какого-то психоаналитика, только и умеющего, что водить душеспасительные беседы. А это все потому, что люди очень разъединены и не понимают друг друга. Она извинилась за грязь в камере, за спертый воздух, пропахший капустой и мочой. Посетовала, что ей отказались дать веник, щетки и моющие средства, чтобы она могла убраться, перед тем как принимать посетителей. Ей объяснили, что для этого существуют уборщики. Только уборщики эти, судя по их виду и состоянию камеры, явно понятия не имеют, что перед мытьем пол нужно подмести.

— Спасибо, хоть мою одежду мне оставили, — сказала она. — И я не должна надевать это грязное заразное тряпье. Утюга у них не допросишься, но я кладу юбку на ночь под матрас, так что складочки сохраняются. Я во всем люблю аккуратность. Ведь важно показывать пример детям, вы не находите? Да нет, где уж вам думать о таких вещах! Вы же заботитесь о карьере, а не о том, как завести детей.

Для нее последние слова считались оскорблением, а для меня наоборот. Ей в голову не приходило, что на ее месте благоразумнее завоевать мое расположение. Она все твердила, как важно обратить внимание судьи на то, что она была в своем уме, когда убивала мужа. И очень боялась, как бы ее детишки — Дженет и Харви — не сочли мать сумасшедшей. Это слишком тяжкий груз для их детских душ. Им уже и так пришлось смириться с потерей отца, а завтра к тому же у Дженет день рождения — ей исполнится восемь — и хватит уже того, что милая мамочка ее не поздравит. Она может даже не поверить, что, как ей сказали, мать уехала в Грецию, дабы оправиться после смерти отца.

— Но это же чистое безумие, — удивилась Брокерша. — Я думала, вы должны сообщать детям правду.

Видите ли, я сама с трудом определила, сумасшедшая она или нет, — пояснила Психологиня. — А сказать спасительную ложь детям, может, и не очень разумно, но это не безумие. Она собиралась поговорить обо всем с детьми, как только выйдет из тюрьмы и эта бестолковая суета закончится. Пока дети находились у больных престарелых родителей ее мужа, а те не могли должным образом позаботиться о них, хотя и вели себя совсем неплохо для людей старого поколения — например им хватало здравого смысла убирать от Дженет газеты, а Харви пока не умел читать — возможно, виной тому потрясение от смерти отца. Ну и к лучшему.

«Жаль, что у нас в стране до сих пор не существует понятия crime maternel, — посетовала она. — Это когда мать убивает ради детей. За такие вещи женщину должны не судить, а почитать. Ведь я просто сделала то, к чему обязывал меня материнский долг. Предпочла интересы детей интересам мужа. Их век только начинается, а в вопросах жизни и смерти молодые имеют преимущество перед старыми. Мы,