Эту историю я даю в том виде, в каком Шиммер поведала ее нам. С разрешения рассказчицы она была записана мною на диктофон, а уж потом на бумагу — чтобы шум булькающего джакузи не мешал восприятию.

При рождении ее назвали Шиммер, а сестру-близняшку Спаркл. Вот так, ни много ни мало — Мерцающая и Сверкающая. Их родители, как можно догадаться, были хиппи, то есть пребывали в некотором разладе с реальностями этого мира и желали того же малюткам-дочерям. Свое немытое и нечесаное детство девчушки провели в вигваме из воловьих шкур под стенами Сент-Ив в Корнуолле — одного из монастырей, приобретенных обществом «Мир и созерцание?). Община жила скромно, в основном на пособия, и врагами своими считала государство и почти под расплывчатым названием, «буржуазия». Жизнь в обычных домах родители девочек считали невыносимой — «слишком давящая атмосфера»; и «чересчур много прямых углов, препятствующих полету свободного духа». Растянутый на кольях брезент, законченный дымом неисчислимых «косяков», явился мало-мальски сносным компромиссом. При этом родители имели университетское образование (отец — антрополог, мать — химик) и начинали жизнь как обычные люди с нормальными устремлениями, но элэсдэшные передозы семидесятых что-то заклинили в их мозгах, превратив в «атрофированных чудиков», как выразилась Шиммер, и в «земляных пиплов», как назвала их Спаркл.

Девочки по-своему любили родителей, но по ночам, ежась от холода в своих спальниках и слушая, как хлопают на ледяном ветру воловьи шкуры, учились постигать искусство разумного мышления, позволявшего им отличать мир, принимаемый их родителями за реальный, от мира настоящего, и испытывали все растущее разочарование своим воспитанием.

Сами близняшки, признаться, тоже весьма огорчали родителей — их желание учиться, сдавать экзамены, стремление к обычным житейским успехам и тоска по каменным городским стенам расстраивали отца с матерью. Они-то надеялись взрастить еще два примера свободного духа, а вместо этого получили критически настроенных юных интеллектуалок, питающих склонность к кондовому порядку. Но детей нужно воспринимать такими, какими их послала тебе судьба, — это карма, и лучше с нею смириться. Поэтому, когда ненавистное государство предложило забрать девочек в школу-интернат с последующим обучением в университете, родители не стали артачиться. Теперь Шиммер работала нейрохирургом в городской больнице Ньюкасла и добилась самого низкого на севере процента вегетативности. (В нейрохирургии расклад такой — пациент может умереть, излечиться или остаться навсегда в вегетативном состоянии «овоща». Так вот успех нейрохирургии определяется как раз низким процентом вегетативности.) Спаркл же стала известным ученым в области исследований пола, преподавала в Суссексе, возглавляла там Институт межотраслевого изучения пола и имела восемнадцать научных публикаций.

Некоторые близнецы с возрастом меняются, и их становится легче различать. Но Шиммер и Спаркл по-прежнему походили друг на друга как две капли воды во всем, что касалось наружности, привычек, свойств характера — даже теперь, когда жили в разных городах. Возможно, корнями этот факт уходил в их детство, когда они вместе противостояли родительскому влиянию — сестры и по сей день были очень близки. Сейчас, в свои тридцать с хвостиком, обе высоко ценили уважение коллег, хорошо зарабатывали, не были замужем, но не находили времени на ухажеров, а в свободные часы писали работы для научных журналов. Они редко виделись, но часто разговаривали через скайп, имея перед глазами изображения друг друга.

Однажды субботним вечером, когда Шиммер сидела за компьютером в своей крохотной тесной квартирке в Уэст-Джесмонде, ее вызвала через скайп сестра-близняшка из такой же крохотной и тесной квартирки, только в Брайтоне. Бытовые удобства мало интересовали девушек. Обе жили умственной деятельностью, а не чувствами, что так расстраивало их родителей.

— Шиммер, — сказала Спаркл, — вот сейчас вечер, суббота. Что ты делаешь?

— Читаю очень дельную книгу по черепной мононейропатии.

— А ты не находишь печальным такое занятие для субботнего вечера?

— Вообще-то нет, — удивилась Шиммер. — Книга очень интересная.

— А я вот читаю «Эпистемологию чулана» Сэджвик, но мне чего-то не хватает, — вздохнула Спаркл. — Другие женщины ходят на вечеринки, наряжаются, принимают ухаживания.

— Да, я знаю, — согласилась Шиммер. — Но это другие женщины, а не мы. А что это там у тебя около компьютера? Не бельгийское ли пиво?

— Оно самое, — подтвердила Спаркл, и тогда Шиммер придвинула свою бутылку поближе к объективу вебкамеры.

Они обсудили природу таких понятий, как совпадение и наследуемость эстетического восприятия, и пришли к выводу, что эти вещи в большей степени объясняются одинаковым расположением вкусовых сосочков на языке, нежели какой-то там мистической связью, якобы благодаря которой они так часто делают одни и те же вещи в одно и то же время. Шиммер неохотно призналась, что ей чего-то не хватает, — возможно, им действительно нужно подумать об ухажерах. Они не могли отрицать влияния гормонов на женский организм — ведь факты, пусть даже и неудобные, остаются фактами.

— Ты что же, хочешь сказать, что нам нужны дети?! — в ужасе воскликнула Спаркл. — Неужели, несмотря на все усилия, мы остались столь примитивными?

На это Шиммер ответила, что давно прошли времена, когда культура тесно связывала такие понятия, как секс и деторождение, — дескать, теперь вполне возможно хотеть секса, но при этом не хотеть детей. Она видела на мониторе, как Спаркл облегченно выдохнула. Далее они пришли к выводу, что желать завести ухажера и найти его — разные вещи. Пришли они также к выводу, что обе очень симпатичные, выглядят отлично и, если воспользуются косметикой и какими-нибудь фривольными нарядами, их