А он посмотрел на палец, которым провел по моим волосам, и заметил:

— Теперь у меня на обручальном пальце золото. И как же нам с этим быть?

Из этого я заключила, что он тоже в меня влюбился. Хотя, как я вспоминаю, это был, кажется, палец правой руки, а обручальное кольцо ведь носят на левой. Но я думаю, он не хитрил, а просто перепутал — не мог же так быстро сообразить. Хотя, если разобраться, что я понимаю в мужчинах, в женитьбах, в обручальных кольцах и в том, на ком мужчины женятся, а на ком нет?

Я, конечно, могла растолковать ей, что мужчины из аристократических семей не женятся на коротконогих незаконнорожденных дурнушках, как бы ни сияли позолотой их волосы, но решила не отвлекать Зельду от процесса, поскольку помнила — если она что-нибудь не предпримет, у меня просто выпадут ресницы.

— Он отвез меня домой, в мою скромную комнатушку в общаге, — продолжала Зельда, и голос ее потеплел от воспоминаний. — Он сам вымыл мне волосы, вытер их полотенцем и подул, чтобы распушить. Он заглянул в мой убогий гардероб, судя по всему, поразился увиденному и выбрал старое серое платье — такое заношенное, что казалось невесомым. Я чувствовала себя собственным двойником, каким-то бестелесным духом, призрачной красавицей — из тех, что являются мужчинам во сне. Он повел меня ужинать в ресторан, объяснял, каким ножом и вилкой пользоваться, в тот же вечер мы оказались в постели, а к концу недели я поселилась на чердаке старой развалины, которую тогда представлял собой Хилфонт- Хаус, а на пальце моем красовалось колечко его матери. С матерью я, правда, пока не познакомилась, а колечко было всего лишь с опалом. Будущая карьера в реставрационных мастерских была забыта, и малышка Зельда Флоренс, которая еще недавно была никем, в одночасье получила возлюбленного, жениха и собственную комнату — правда, поначалу мне приходилось таскать ведром воду из конюшен и бегать в сортир на улицу. А в придачу ко всему мне достался один из лучших и прославленных домов Англии, который намечал реставрировать.

Клайв жил бы вместе со мной, если бы не игровая зависимость. Чтобы избавиться от нее, он записался в Общество анонимных игроков и посещал их сеансы в Лондоне каждый день. Жил он у своего дружка-гея Дэвида пять дней в неделю. Так было разумнее и удобнее. Он приезжал по вторникам — привозил стройматериалы и, если была необходимость, рабочего. Я, конечно, сильная, но не со всем могу справиться. Повешу на крюк тяжеленного Вермера, но рушить кувалдой дубовые стены мне не под силу. Впрочем, он, по-моему, считал меня способной на все. Иногда вместе с ним приезжал его друг архитектор, но мне больше нравилось, когда мы оставались вдвоем. Днем по вторникам он возил меня по магазинам — я не умею водить (так и не научилась объезжать разные препятствия и все время врезалась в них, поэтому не получила водительских прав). Так вот, он возил меня по магазинам и покупал все, что мне понадобится на будущую неделю. Да, он был такой — покупал все, что я захочу! А вечером я готовила, мы ужинали на чердаке, вместе ложились спать и просыпались тоже вместе. В среду утром он осматривал сделанное, говорил, что нужно изменить или поправить, и днем уезжал — бороться со своей пагубной привычкой.

Три года! Три года это длилось! Я была счастлива. Прекрасный дом поднимался у меня на глазах, а когда тяжелые строительные работы закончились и я приступила к отделочным, это был уже просто рай. Иногда мне казались непонятными те или иные решения. Однажды я спросила, зачем мы испортили такие роскошные гостиные, превратив их в цепочку крохотных спален, и он объяснил это тем, что семья большая и у каждого должна быть своя комната. Тогда они смогут приезжать когда захотят, и полюбят меня, как полюбил он. А когда я спросила, зачем нужно дробить просторную конюшню на множество отсеков, он сказал, что собирается завести породистых лошадей и научит меня верховой езде. Я тогда пришла в поросячий восторг. Но никаких лошадей он так и не завел. Вопрос этот — почему? — терзал меня, и мне хотелось спросить у его матери, у Дэвида, хоть у кого, но он ненавидел, когда я задавала вопросы, ужасно сердился, кричал и швырял разные предметы. А я не любила раздражать его. Мне он объяснил так: все идет как надо, и мой день еще настанет.

Я, конечно, подумала, что рядом с такой вот мазохисткой любой мужик превратится в садиста, но мне хватило благоразумия промолчать. А Зельда продолжала:

— Зато какой у нас был прекрасный секс! Он делал для меня все! А если бы не он, то кому бы еще я понадобилась? Ты хоть понимаешь?

— Да, — согласилась я. И действительно понимала. Никакая она не убийца, а просто несчастная баба, взявшаяся размахивать оружием, чтобы облегчить собственную боль.

— Ладно, я, пожалуй, смою тебе эту краску… — Она пересела ко мне и принялась осторожно снимать крем слой за слоем. — Только глаза пока не открывай. Брови мы, конечно, передержали, и они сильно высветлились. Но ничего, я подкрашу их в тон волосам.

— Да ладно, не стоит, и так сойдет, — поспешила заверить я.

— У тебя выпала пара ресниц — в общем, совсем немного. Я умею делать трансплантацию ресниц. Это процесс мудреный, но я закончила курсы и получила сертификат.

— Не сомневаюсь, — сказала я.

— Я сделаю тебе это за полдесны, — обрадовала она. Просто мне следовало снять краску чуточку раньше.

— Спасибо за честность. Ладно, все нормально, забудь об этом.

Я открыла глаза, но далеко не сразу различила предметы вокруг себя. Она сидела на стуле, направив на меня пистолет, и оказалась еще толще и невзрачнее, чем я ее себе представляла. Я смотрела на нее в упор, и она опустила дуло, положив пистолет на колени. Я поняла, что наконец дождалась момента, когда можно сматываться, но хотела дослушать историю.

— Ну так что же было дальше? Чем все это кончилось?

— А кончилось все как раз после твоего приезда, — сказала она. — С тебя и началась вся эта публичная шумиха.

— Ну да, наверное. Только после интервью с Клайвом меня отправили за границу и я так и не узнала эпилога великой саги о возрождении Хилфонта.

— А случилось вот что. Дом был наконец готов принять семью Клайва, а сам он уже собирался занять свое законное место в их сердцах. Там все было сделано чин по чину — карнизы с лепниной, позолоченные краны, теплые полы, огромное супружеское ложе с резьбой по дереву, выполненной руками Зельды, занавески, вышитые руками Зельды, роскошная спальня, где Клайву и Зельде предстояло дать начало новой династии. Мне оставалась последняя приятная работенка — докрасить австрийских орлов, стороживших покой главного приемного зала. Теперь к делу приступили садовники и дизайнеры интерьера, хотя откуда вдруг взялись деньги на оплату их труда, когда Клайв с Зельдой по-прежнему питались тушенкой и консервированными бобами, этого Зельда понять не могла. Клайв в полной море удовлетворил свое тщеславие. Победил дракона, избавился от пагубной привычки и сеансов анонимных игроков больше не посещал. А рядом с ним даже в самые трудные времена находилась любовь его жизни.

— Ой, не надо, пожалуйста! — взмолилась я. — Вот этого я уже не могу вынести!

— А я могу, — сказала она. — Многим женщинам приходится выносить такое. Просто я из ряда вон выходящий пример.

Он бросил ее по факсу. Зельда сидела в главном зале, недоумевая, зачем это установщики офисного оборудования монтируют в приемной переговорник и почему ее обожаемый дом вдруг стал походить не на семейное гнездышко, а на отель, и почему посыльный ждет, чтобы она расписалась за глянцевое приглашение на торжественное открытие «Хилфонт-спа», назначенное как раз на тот день, когда она ожидала приезда матушки Клайва. Вот тут-то из факса вылез новый листок, где рукою Клайва было написано: