студенческих «беспорядков» жандармы почли своим долгом воздействовать на городских гимназистов и беспокойных семинаристов удержанием Шевцова на некоторый срок под арестом. Выстрел в Боголепова, конечно, сам по себе должен был отягчить участь Шевцова, потому что не могло же местное жандармское управление не проявить своего рвения в отношении юноши, у которого, единственного в городе, найдена прокламация киевских студентов. Этой прокламацией Володя косвенно сопричислялся к сочувствующим покушению.

Коростелев с первых же дней после ареста Володи начал нажим на Рощина, чтобы тот предпринял шаги к его освобождению. Но Виктор Сергеевич колебался. А вдруг у Шевцова найдено что-нибудь нелегальное? Вдруг в том доме, где он арестован, вместе с ним арестованы действительно неблагонадежные личности? Кто-то ведь взят из того же дома с ним вместе. Вмешательство его, Рощина, который и сам пользуется в городе репутацией «красного», не может в таком случае содействовать облегчению Володиной участи.

Не добившись от адвоката активного вмешательства в Володину судьбу, Костя предпринял обходный маневр. Он внушил Анемаисе Адамовне, что репутация Рощина сама по себе в известной мере зависит от реабилитации его домашнего учителя, и если Володя будет отпущен на свободу, то это обстоятельство освобождает от жандармских подозрений дом Виктора Сергеевича.

— Мож-жет быть, вы, оч…эчаровательная, употребите свои неот…тразимые дамские чары, чтобы повлиять на г…господина Горелова… Д…дабы не Виктор Сергеевич, а он, воистину н…не запятнанный революцией… припал к стопам его превосходительства губернатора…

И действительно, Анемаиса Адамовна употребила дамские чары, и Горелов поехал-таки к начальнику губернских властей с просьбой о Володе.

— Начались учебные занятия, ваше превосходительство, — говорил Горелов. — Молодой человек должен оканчивать в этом году гимназию. Содержание под арестом компрометирует его в глазах педагогов, не говоря уже о том, что компрометирует и учебное заведение. Представьте себе — первый кандидат на золотую медаль, и вдруг — под арестом!.. Я слыхал, ваше превосходительство, что молодой человек действительно погорячился немного с приставом… Но согласитесь — ведь в самом деле было не так уж тактично являться под Новый год с обыском. Люди собрались на праздник — и вдруг…

Губернатор слушал внимательно тираду Горелова.

— А лично вы знаете этого юношу? — вдруг спросил губернатор.

Горелов замялся. Личной ответственности он избегал.

— Как сказать… Я встречался с ним в доме коллеги, Виктора Сергеевича Рощина. Молодой человек произвёл впечатление взрослого и разумного господина. Только его гимназический мундир выдавал в нем незрелость. Он состоял домашним учителем сына Рощина. В доме относятся к нему с уважением…

— Гм… — откашлянулся губернатор. — У господина присяжного поверенного Рощина в доме, как я слышал, вообще атмосфера политической, так сказать, «резвости»… Воспитанник господина Рощина исключен из четвертого класса гимназии за какую-то стачку или бойкот! Его попечитель, земский лекарь, непозволительно вёл себя с директором гимназии, выгораживая молодого человека. Теперь, изволите видеть, репетитор сыночка господина присяжного поверенного задержан в нетрезвой компании мастеровых. Согласитесь…

— Я, ваше превосходительство, не защищаю, а лишь ходатайствую! — вставил Горелов.

— Не могу-с! — решительно отрезал губернатор. — Оч-чень рад… Не могу-с! Пусть уж следствие идет своим чередом. Если окажется, что молодой человек не виновен, то никто не станет его держать… э-э, как говорится, на казенных харчах! — Губернатор милостиво рассмеялся своей шутке и продолжал: — Полагаю вмешательство губернских властей в это дело преждевременным и… нетактичным… Да-с, нетактичным! Господа из жандармского имеют свою компетенцию. Пусть разбираются сами…

— Но, ваше превосходительство, юноша не окончил образование! — не очень смело напомнил Горелов.

— Возраст юного нигилиста позвольте узнать? — спросил губернатор.

И когда узнал, что Шевцову около двадцати, решительно заключил:

— Совершенно-достаточный возраст, чтобы пройти военную службу в качестве вольноопределяющегося. А военная служба отлично-с оздоровляет!.. Разумеется, если жандармские власти найдут его невиновным, — спохватился губернатор. — Наши университеты и так уже переполнены молодыми людьми, которые занимаются не своими делами. А если уже с гимназических лет читать прокламации-с!.. Нет-с! Меня вы увольте от содействия этим действиям! Да, да, Аркадий Гаврилович. Я не ошибся — Аркадий Гаврилович? — переспросил губернатор. — Так вот-с… От содействия-с этим-действиям! — повторил он и встал с места, показывая, что беседа окончена.

К чести Горелова следует сказать, что он на прощание все же получил от губернатора разрешение ещё раз обратиться к нему по этому делу, если жандармское следствие не закончится в течение месяца.

Несколько дней спустя Горелов вновь был у губернатора по делам Саламатина, который, уехав, поручил ему обратиться за разрешением на издание новой газеты.

Губернатор был внимателен и любезен, и, видя, что прием подходит к концу, Горелов, почтительно поклонившись, обратился к нему:

— Ваше превосходительство, еще попрошу уделить мне минуточку вашего драгоценного времени по другому делу…

Губернатор вопросительно приподнял бровь в знак внимания.

— Я о том молодом человеке, о гимназисте, который до сих пор находится под арестом, в ведении жандармского… — Горелов понимал, что момент не очень подходящий, но опасался, как бы в последующие дни положение с политической молодежью еще не ухудшилось, и потому торопился. — Ваше превосходительство, действительно у него обнаружена какая-то прокламация. Но ведь не пачка же, всего единственная! Смею спросить: считаете ли вы сами, ваше превосходительство, что жестокое обращение с молодежью…

Горелов взглянул в лицо губернатора и тотчас понял, что все пропало: начальник губернии побагровел от гнева.

— А вам, господин присяжный поверенный, известно, что гимназисты всего два часа назад в стенах гимназии учинили разбой и кощунство? Демонстрация-с… С именем этого самого гимназиста, за которого вы изволите хлопотать, господина… — губернатор резким движением взял со стола бумажку и, далеко отставив от глаз, прочел фамилию: — господина Шевцова-с!

— Ничего не слышал, ваше превосходительство! — искренне, воскликнул Горелов и растерялся.

— Вот что устроил ваш протеже! Шайку малолетних бесчинцев и богохульцев! Господин директор гимназии, Павел Федорович Белоусов, в параличе-с!.. А вы изволите имя этого атамана произносить у меня в кабинете, ходатайствуя о снисхождении! Увольте-с!..

Губернатор по выражению лица Горелова понял, что тому действительно ничего не известно о происшедшем в связи с молебном.

— Вот как-с оказывать милосердие и эту, как её… вашу «гуманность», господин присяжный поверенный, — сбавив тон, заключил губернатор. — Итак, передайте вашему доверителю господину Саламатину: ожидаю его лично… Честь имею!

И губернатор нетерпеливо сунул три пальца в руку обескураженного Горелова.

Видимо, этот скандал на молебне в гимназии и решил окончательно дело Володи Шевцова…

Сделавшийся почему-то приятелем Володи, длинный усач надзиратель всегда, как дежурил ночами, передавал Володе газеты. Так и на этот раз вечером, после поверки, передал он газету с сообщением о покушении студента Петра Карповича на министра Боголепова. И не успел Володя как следует вдуматься и вчитаться в это сообщение, как надзиратель паническим шепотом потребовал газету обратно. Затем Володя услышал в тюрьме необычайное для позднего вечера оживление — голоса, шаги! Несколько раз хлопнули двери камер. Пытаясь смотреть в глазок, Шевцов не сумел ничего разобрать. Но час спустя тот же усач шепотом через «волчок» сообщил ему, что привели четверых молоденьких пареньков-гимназистов.

— Может, студентов? — спросил Володя.