сопротивляться, особенно тем, кто у них что-либо конфискует. Господь Бог несправедлив: одних народов наделил несметными богатствами – лесами, золотом, рыбой, других – в силу их неудачного географического положения, – оставил ни с чем. А кто может исправить промашку Господа Бога? Цивилизованная нация.

Подполковник Стюарт говорил вдохновенно, что даже принимавший участие на совете посланник Италии Де ла Торетто невольно прослезился: его страна древней цивилизации, где всегда чего-то не хватает, вынуждена отнимать у слабого. Господь Бог ей не подарил необъятных сибирских лесов и несметных залежей полезных руд. Ошибку Бога можно исправить силой.

На совете русскую армию (подчинявшуюся генералу Миллеру, также принявшего пост Главного начальника Северного края) представлял генерал-майор Марушевский, поляк по крови, патриот Польши, у которой Россия будет вечным должником (и к Польше, по мнению этого генерал-майора, Господь Бог оказался несправедлив).

Вот и приходится великим державам тратиться на вооружение. Оплатит ли Россия расходы? В кредитоспособности России мало кто сомневался. Конечно, оплатит! Но как скоро?

Причалы Бакарицы, принимавшие транспорты из-за океана, были завалены техникой. Это паровозы, платформы для установки орудий, пульмановские вагоны для перевозки людей и боеприпасов.

Все это относительно легко ставилось на железнодорожные рельсы, благо ширина русской колеи соответствовала американской. Выгружались и рельсы для восстановления пути. На всякий случай. Артиллерийский снаряд или авиабомба может угодить на рельс. Без запасных частей не восстановишь.

На транспортах не было только железнодорожных шпал, считалось, что в России леса предостаточно. Была в России и своя колея, предложенная изобретателем-самородком Ползуновым, но по настоянию заокеанских советников император утвердил колею перспективную – американскую.

В дневнике последнего императора сохранилась любопытная запись. При подготовке дневника для публикации эта запись и ряд других редактор по каким-то соображениям убрал. Оказывается, факт, какую принять колею для русской железной дороги – европейскую или американскую, – обсуждался на семейном совете, и царствующий двор высказал предположение: в будущем Россия и Америка станет одно целое, два гигантских материка свяжет железнодорожное сообщение – через Берингов пролив.

На Аляске, которая традиционно была составной частью Российской империи, уже начинались изыскательные работы. Русско-Американская компания зафрахтовала корабли для перевозки из России «строительных рабочих и прочих грузов» (так значилось в некоторых таможенных декларациях).

Неожиданно грандиозные планы колонизации Русского Севера пришлось отложить на неопределенный срок. Россия после Крымской войны не смогла удержать Аляску якобы по причине отдаленности ее от метрополии, да и казна была скудная. Восстанавливать русский военный флот – нужны будут годы и годы. Советники императора Александра Второго, а затем и Третьего обратили внимание монархов на Колыму. Как вскоре выяснилось, эти же советники – петербургские чиновники – хорошо нагрели себе руки на военных программах реформирования армии и флота. Оказалось, золото – самый надежный двигатель реформ.

Тогда Александр Второй – уже после Русско-турецкой войны – спросил своих советников:

– Кто будет рыть золото?

Ответ был единодушным:

– Каторжане. Не вешать и не расстреливать, не согласных с вашей политикой, а гнать на Колыму.

На укрепление своего могущества империя требовала золото. Много золота. Для этого требовала и много каторжан. Даже в годы мировой войны их поток не уменьшился.

А тем временем…

Тем временем Северные Соединенные Штаты перешли к политике «откусывания территории от России» мирным и немирным путем, исходя из складывающейся обстановки. Конечная цель – поглощение России.

Летом 1918 года наступил момент, когда (как выразился на заседании военной комиссии конгресса Вудро Вильсон «яблоко созрело») Русский Европейский Север уже лежал у ног американского экспедиционного корпуса.

Все, что предназначалось для Западного фронта в Европе, направлялось на Европейский Север.

Теперь на востоке Европы уже требовался не двойник генерала Миллера, а сам генерал.

Телеграмма из Вашингтона нашла Евгения Карловича в Париже, где он с женой и дочерью проживал в служебной квартире при российском посольстве.

– Вот, Наташенька, и кончились мои прекрасные дни, – сказал он жене, комкая в дрожащей руке телеграмму. Вид у него был, как никогда, удрученный.

Наталья Николаевна взглянула на поникшего мужа, и в ее душу закралась тревога:

«Никак инкогнито посылают в большевистскую Россию?»

Она вспомнила, как вскоре по возвращении в Париж буквально на следующий день он получил из Петрограда телеграмму следующего содержания:

«Генерал-лейтенанту Миллеру Евгению-Людвигу Карловичу, российскому подданному. Верховным революционным судом вы заочно приговорены к смертной казни. Предлагаем срочно прибыть в Петроград для приведения приговора в исполнение».

Он (после шока не сразу) показал телеграмму военному атташе России генерал-лейтенанту Игнатьеву:

– Это что – большевистская шуточка? – конфузливо спросил бывшего сослуживца по дипломатическому корпусу.

Игнатьев раздумчиво почесал аккуратно подстриженную бородку, размышлял недолго. Ответ был неожиданным:

– Большевики шутить не любят. Особенно в таком деле, как революция.

– А что же я? Куда мне прикажете спрятаться?

Игнатьев молча пожал плечом. Он еще с десятых годов недолюбливал Миллера. И было за что. Они почти одновременно начинали дипломатическую карьеру. Миллер бахвалился своим близким знакомством с монархом. А главное, если судить по его высказываниям, трудно было понять, кто он на самом деле: то он штабной офицер, то военный агент в Гааге, то командир гусарского полка, то обер-квартирмейстер Главного управления Генерального штаба, то начальник Николаевского кавалерийского училища, то начальник штаба Московского военного округа.

За короткое время – и столько переменить должностей! Ни один генерал российской армии так стремительно не перескакивал с должности на должность. Тайны в этом не было. О нем заглазно говорили: «Где выгода, там и Миллер».

За непредсказуемую прыгучесть его тихо презирали бывшие сослуживцы по Николаевской (при этом обязательно подчеркивали – Главной) академии Генштаба. В среде высших офицеров профанация военной карьеры никому не прощалась. Если всерьез готовить себя к военным баталиям, надо очень много потрудиться, не гнушаться черновой работы, вникать в мелочи повседневной службы, учиться, чтоб учить других.

Чтобы глубоко освоить новую, более сложную и более масштабную должность, для этого потребуется время: полгода, а может, и год. И чем сложней театр военных действий, тем меньше будешь принадлежать себе.

Но не из тех службистов был Евгений Карлович. Где появлялась возможность быстро продвинуться, открылась более денежная вакансия, генерал Миллер уже мозолил глаза монарху.

И монарх заметил: любит Евгений Карлович деньги. И хотя император привык иметь дело с людьми подобного рода, он их не презирал. Когда заходила речь о Миллере, о его любви к деньгам, в кругу друзей говорил с улыбкой:

– А кто их не любит?

Наглых не любил, но стоически терпел. При любом дворе, приходил он к неутешительному выводу, такие люди нужны. За деньги они пойдут на любую подлость, а государственная политика, как известно, не в последнюю очередь строится на подлости.

Любое обогащение за пределами разумного, особенно в свой карман, характеризует подлеца, как врага отечества. Над таким человеком нужен глаз да глаз, и тогда от того же блюдолиза можно будет извлечь