документы обратно в саквояж, вывели Насонова на дорогу. Дорога вела на Змиево. Там размещался штаб прифронтовой зоны.

– Оттуда до Плесецкой рукой подать. – Кошельков показал на восток. – Счастье ваше, что мы на вас наскочили, дым заметили. Имейте в виду, на соседнем участке работает питерский патруль. Моряки, они не больно разбираются, кто к ним попался. Нет пропуска – к елке затылком. Таких, как вы, шлепают не спрашивая, кто и откуда. Моряки страшно не любят офицеров и вообще белых. В первый день патрулирования питерские шли по тайге, как по Невскому проспекту. Идут, переговариваются, веточками мошкару отгоняют. А белые по ним залпом из винтовок – пятерых сразу наповал. Наши подоспели, но – поздно. Заметили только, что так метко стреляют только люди Миллера. Исчезли – как растворились. Тайга для них, как и для нас, – своя. К тому же у них винтовочки – автоматические.

– Откуда?

– За спиртное добывают в Самоедах… Прямо на путях… американы хоть и союзники белым, но оружие не раздаривают, чаще обменивают на спирт.

Рассказ Кошелькова навел прапорщика на мысль: в Самоедах сделать налет на пульмановские вагоны, стоявшие в тупике. Вагоны доставлены с пирсов. С американского транспорта перегружали ящики с оружием. В них могли быть и автоматические винтовки. И охраны почти никакой. Сами железнодорожники удивлялись: еще месяц назад к эшелонам не подойти – стреляли в каждого, кто приближался… Потом на охрану поставили итальянцев. Они так были напуганы партизанами, а партизаны им – борматуху… Обмен пошел, как в Соломбале на толкучке.

Уже в середине августа весь левый берег от Рикасихи до Холмогор был занят белыми войсками. Белое командование взяло на себя охрану и выгрузку иностранных судов. С борматухой к ним не подступись.

Генерал-лейтенант Миллер заверил командующего экспедиционными войсками:

– Ни один красный диверсант к судам не подойдет.

Генерал Пул верил русскому командующему, но до первого случая. Стоявший у причала на Бакарице английский сухогруз «Виктория» среди ночи, ближе к рассвету, был охвачен пламенем. Полыхала вся верхняя палуба. Даже с Троицкого проспекта, где размещался штаб союзных войск, сквозь пелену дождя просматривалось огневое полотнище.

Дежурный по штабу капрал Солчак, наблюдавший пожар, с ужасом воскликнул:

– Боже, спаси нас от русских!

Находившийся рядом с ним солдат с усмешкой произнес:

– Тогда, капрал, не нужно нам было покидать Америку.

– Ты не патриот, Портер. Здесь наши ценности.

– Не вижу, капрал.

– Посмотри на причал. А лучше – за причал. Там, где мхи, склады боеприпасов. Мы не допустим, чтоб наши ценности попали в руки большевиков.

– Эти ценности мы увезем обратно.

– Идиот! Боеприпасы везут только в одном направлении.

– А зачем же тогда ты просишь спасти нас от русских? На гибель мы сами напрашиваемся…

Этот разговор почти слово в слово капрал записал в своем дневнике. Через много лет он его обнародовал. Американские историки обвинили бывшего капрала в непатриотизме. А надо было в мемуары вставить: Америка – великая держава, и солдат великой державы идет в бой и побеждает врага с великими мыслями о своем превосходстве.

В первой декаде сентября 1918 года американцы были сосредоточены в лесу на топких берегах реки Тегра в двадцати километрах южнее станции Обозерская. Здесь готовился удар по Шестой Красной армии Северного фронта. В свою очередь, эта армия имела задачу в начале сентября перейти в наступление – очистить Северную Двину от интервентов.

Шестая Красная армия под командованием генерала Самойло нуждалась в новейших сведениях о состоянии войск противника, об их ближайших планах и перспективах на будущее, а будущее – назови хотя бы участок фронта, откуда будут наносить удар.

Некоторые сведения нес в кожаном портфеле прапорщик Насонов. Данные, примитивно зашифрованные под количество животных в лесах Северного края, нужны были сейчас в штабе армии и фронта. Агента не пошлешь, хотя в резерве есть товарищи, которые могли бы доставить документы, но к ним нужен человек, который мог бы грамотно и четко дать пояснения, высказанные устно офицерами Белого штаба. Вот и послал Насонов сам себя, рискуя не добраться до штаба Шестой Красной армии. Он понимал – время торопило.

– Как же быть? Войск нет, а патрули повсюду? – Сергей задавал вопрос не столько старшему патруля, сколько себе.

– Да потому и патрули, что в нашей армии с людьми туговато, – отвечал Карманов, получивший задание довести Насонова до самого переднего края и передать с рук на руки чекистам.

Кошельков много не сказал, да и говорить не следовало. Знал Насонов, что Шестая Красная армия по количеству личного состава не больше пехотной дивизии, сплошной линии фронта нет, оборона носит очаговый характер. Войска интервентов сосредоточены на двух направлениях: на железнодорожном и северодвинском.

По каком из них Антанта поведет наступление? В штабе белых царила полная апатия. Решающее слово было за союзниками – за генералом Пулом.

Штаб советского Северного фронта непрерывно анализировал обстановку. Сведения, поступавшие от агентов, свидетельствовали, что генерал Пул в предвидении осенней непогоды избрал железнодорожное направление: Плесецк – Вологда – Москва. Факты свидетельствовали, что это направление будет главным. Янки уже не скрывали своих замыслов. Наблюдая за подходившими транспортами в большинстве своем из Америки и Англии, они, словно возбужденные наркотиком, сдержанно ликовали:

– Когда там Деникин подойдет к Москве с юга, а мы уже будем в Москве!

В штабе американского экспедиционного корпуса, что разместился в купеческом доме на Троицком проспекте, сдвинув канцелярские столы, принесенные из гимназии, штабные офицеры, расстелив новейшие крупномасштабные карты России, стояли, как загипнотизированные, сокрушенно качали головами:

– Такие просторы! Да их и за десять лет пешком не пройдешь.

Считали, прикидывали, по каким дорогам вести наступление. Если продвигаться как туристы, делая привалы и питаясь горячими блюдами, то до первого снега не дойти и до Котласа. Ландшафт диктовал продвижение вдоль старых наезженных дорог. Охотничьи тропы даже в летнее время для техники не проходимы. Нужно будет выждать – дождаться устойчивой зимы, трескучих морозов: тогда реки покроются льдом, но болота, к несчастью, для тяжелой военной техники станут еще опасней.

И все же главная трудность была в другом. О ней на совете командования экспедиционного корпуса открыто высказался подполковник Джордж Стюарт – на него президент Вудро Вильсон возложил персональную ответственность за личный состав американских войск.

На этом совете он привел слова президента как напутствие:

– Выполните задачу, сохраните людей, – не обойду наградами.

Тогда же, пожимая руку пожилому рослому офицеру со шрамом на левом виске, он в присутствии своих подчиненных пообещал вручить ему полковничьи погоны.

Пока же Джордж Стюарт оставался подполковником. Как старый вояка он уже чувствовал, что в этих непролазных елово-сосновых джунглях затаились не крокодилы, а кровожадные гризли – бурые медведи, на которых насмелится идти далеко не каждый охотник. Уже несколько отважных янки побывали в могучих лапах лохматых хищников.

На совете командования подполковник Стюарт высказал мысль, которая уже созревала в голове генерала Пула; но высказать ее он не решался, зная, что если он ее озвучит даже в узком кругу, завтра она будет известна в Лондоне, а Лондон уже прислал в Архангельск генерала Уильяма Эдмунда Айронсайда, умеющего победно проводить наступательные операции.

Подполковник сказал:

– Если бы эти таежные дебри населял цивилизованный народ, скажем, как испанцы или португальцы, потомки первых колонизаторов, а то – какие-то низкорослые русские, чуть ли не эскимосы. Но если кто их сравнивает с эскимосами, обитателями Гренландии, тот дико ошибается. Русские имеют привычку