Сейчас выпнет взашей на улицу без денег, без документов, в пиджаке, у которого грубый ручной шов через всю спину…

Надя зашла в ванную, умылась холодной водой.

Не может быть, чтобы ей совсем некуда было идти. Бред какой-то – сидеть в этой квартире и делать всю домашнюю работу за кусок хлеба, тарелку супа, крышу над головой, да, и еще – за перспективу выйти замуж за бравого милицейского лейтенанта.

Кажется, даже беременность не отпугнет Пашу, а значит, и его мать. Наоборот – найдут в этом плюсы. Мол, мы тебя на помойке с пузом нашли, ты теперь всем нам обязана.

Надя заглянула в комнату. Пахло лекарствами. Анна Степановна сидела перед телевизором и с отсутствующим видом смотрела выпуск новостей.

– Можно мне позвонить? – спросила Надя.

– Чего ж нельзя-то, звони, – не оборачиваясь, ответила мамаша.

Что ж мы, не люди, прочиталось в ее словах. Ешь, мойся, стирай, звони. А мы все оплатим, куда ж деваться…

Надя подошла к телефону, взяла трубку и замерла.

Звонить Ольге почему-то было страшно. Словно прыгать в холодную воду. А вдруг этот кошмар продолжится?

Вдруг ее не только Димка разлюбил, но и лучшая подруга…

Нет, предательство – это не про Ольгу. И равнодушие тоже не про нее.

Надя решительно набрала номер.

– Але, – ответил незнакомый женский голос.

– Ольгу… Ольгу Михайловну, пожалуйста…

– Нет ее.

– А когда будет?

– Мне не докладывают. Будет когда-нибудь.

– А кто это?

– Няня.

– А это я… Ну, я приходила, помнишь? Подруга ее. Ты ей передала?

В трубке что-то зашуршало – конфету, что ли, разворачивает?!

– А как же! Конечно, передала, – с набитым ртом ответила няня.

– И что? Что она?!

– Да ничего… – послышался плач Петьки, и няня запричитала: – Ах ты, зайчик мой, ах, маленький… И не звоните больше сюда!

– Это Ольга так сказала?

– А кто же еще? Не плачь, не плачь, мой золотой…

Надя положила трубку на рычаг.

«Ты Ольгу не знаешь, людям свойственно меняться», – кажется, так говорила Дарья.

В коридор выглянула мамаша.

– Что это ты такая перевернутая?

– Что? – не поняла Надя.

– Я говорю, с лица ты вся бледная. Помер, что ли, кто?

– Можно и так сказать…

Захотелось повеситься. Но соленых огурцов захотелось больше.

Надя пошла на кухню, достала из холодильника банку и прямо рукой выудила из рассола огурец.

Разве может быть так, чтобы живого человека вычеркнули из жизни? Все сразу – любимый, подруга, родственники? И какая-то чужая тетка смотрит, как ты без спроса ешь ее огурец…

Нет, это не ее жизнь, не Надина. Это плохой и неинтересный фильм.

Надя не хотела его смотреть, но выключить отчего-то не могла.

Утром Дарья проснулась с ощущением, что… устала.

Устала ждать результатов своей войны. Вроде бы она победила, но где захваченные территории?

А вдруг… Вдруг ее комбинации и ее пасьянс – не такие уж гениальные? Вдруг гениальным было другое решение – просто ждать. Ждать, когда Грозовский устанет от деревенщины, когда деревенщина эта из экзотики превратится в кость в горле. И тогда бы он сам – сам, без всяких хитроумных и грязных игр, – выгнал бы Кудряшову.

А теперь он упивается своими страданиями и ему кажется, что он жить без Кудряшовой не может.

Вот именно – кажется, и организовала эту иллюзию Даша своими руками.

Даже пропавшие евро не помогли.

Весь день Даша просидела в агентстве, размышляя над своими ошибками. Нет, она ни о чем не жалела, но боевые действия не принесли результата, а значит, в чем-то она просчиталась. А может быть, просто не довела дело до конца? Ведь сначала палят из пушек, а потом… Потом идут врукопашную.

Идея ей очень понравилась, и она закурила новую сигарету.

Пожалуй, это первая дельная мысль за последние дни.

В кабинет заглянул Тимур.

– Ты что, ночевать тут собралась?

– Мне еще поработать надо…

– Ну, ты даешь!

Возмутившись таким рвением, Тимур ушел. Через минуту хлопнула входная дверь.

Теперь в агентстве остались только она и Грозовский. И если гора не идет к Магомету, то Магомет не должен сидеть сложа руки.

Дарья затушила сигарету, взяла косметичку и подошла к зеркалу. К вечернему освещению требовалось чуть больше румян и яркая помада.

Стараясь не стучать каблуками, она подошла к кабинету Грозовского и прислушалась. Тихо. Только свет, пробивающийся из-под двери, и запах сигаретного дыма говорят, что он на месте.

Не постучавшись, Дарья вошла.

Дима сидел за столом, курил и пялился на огромный портрет Кудряшовой, висевший на противоположной стене.

Утром портрета не было. И размерчики – типографские, плакатные.

Еще немного, и он щиты по всей Москве развесит с надписью: «Ее разыскивает Грозовский!»

Пора идти врукопашную.

– Работаешь? – спросила Дарья.

– Пытаюсь. – Он даже не взглянул на нее, продолжал смотреть на гигантское изображение Кудряшовой и курить, курить так, будто душу хотел высосать из несчастной сигареты.

Дарья встала перед портретом – только так Грозовский мог ее заметить.

– Поздно уже, – сообщила она.

– Я знаю.

– От того, что ты себя загонишь, никому лучше не будет.

Он курил и курил, и смотрел будто сквозь нее на Кудряшову.

– Дим, ну что ты себя мучаешь? – Даша подошла к нему сзади, положила руки на плечи – все равно ей не заслонить такой огромный портрет. – Я понимаю… вся эта дурацкая история… Эти пропавшие деньги…

– Я не верю в это! – заорал он, вывернувшись из-под ее рук. – Не верю!

– Я тоже, Димочка, я тоже не хочу в это верить, но… – Она выразительно посмотрела на Кудряшову.

– Никаких «но»! Не смей говорить об этом! – На последних словах он выдохся, закашлялся, затушил сигарету, сгорбился и уставился себе под ноги.

– Я хотела сказать, что не стоит сходить с ума. Ведь ты себя просто изводишь. Господи! Какие вы все слабаки, мужики! Удар не держите.

Она все равно положила руки ему на плечи, сначала положила, а потом обняла. Он не отстранился, нет, наоборот, накрыл ее руку своей.