дозорных, ни караульных. Разбойники, являвшиеся в своей массе беглыми мародерами, так себя не ведут.

Вдали послышалось пение. Ракоци постоял, отдыхая, потом скользнул в тень, отбрасываемую стеной. Двор замка пересекала группа доминиканцев, они направлялись к часовне. Пение становилось все громче, потом смолкло. Ракоци заглянул в ворота, монахи ушли.

Убедившись, что двор опустел, Ракоци прокрался к замку и, стараясь как можно мягче ступать, пошел вокруг него, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Он похвалил себя за то, что надел коричневый плащ, практически незаметный на фоне каменной кладки. Он верил в удачу, но та не спешила ему улыбаться. Дверей с этой стороны замка не было; более того, пространство между крепостной стеной и цокольным этажом здания становилось все уже, пока не превратилось в тупик. Ракоци встал, раздумывая, что предпринять. Идти назад ему не хотелось. В этот миг до него долетел какой-то глухой звук.

Ракоци поднял голову. Звук повторился. Это был кашель. Ракоци присмотрелся, кашель шел из окна.

Узкое и прямоугольное, оно находилось локтях в шести от уровня его глаз, выше и чуть правей виднелись другие окошки. Он примерился и полез вверх по стене, цепляясь за расщелины кладки. Они были недостаточно широки, чтобы служить опорой для обычного человека, но Ракоци обладал известной сноровкой, и, кроме того, ему играл на руку маленький рост. И все-таки дело шло медленно. Прошло какое- то время, прежде чем он добрался до места и заглянул в темный проем.

Человек, сидящий в углу мрачной кельи, вновь закашлялся, звякнули цепи, кашель был надрывный, сухой. Ракоци понял, что жить узнику осталось недолго, и лицо его потемнело. Жаль, на обратном пути несчастного можно было забрать.

В другой келье стояла кровать, и двое мужчин полулежали на разных ее концах, угрюмо косясь друг на друга. Они молчали. Ракоци уловил волну исходящего от них страха и, отшатнувшись, полез выше.

Еще одна келья, но женщина, в ней заключенная, на Деметриче не походила. Это была старуха, закутанная в какую-то рвань. Встав на колени, она творила молитву. Помочь ей было нечем, он снова сдвинулся вправо и обнаружил себя над бездной, ибо здесь стена замка нависала над краем утеса, уходящего вниз.

Выше виднелись еще два окна, под ними имелось что-то вроде уступа, но камень от времени крошился и осыпался. Однако ноги на нем держались, и Ракоци остановился, чтобы передохнуть.

Окно очередной кельи было забито досками, он заглянул в щель. Кровати там не имелось, на полу узилища валялся тюфяк, на нем — спиной к наблюдателю — кто-то лежал. Ракоци присмотрелся. Спящая женщина свернулась клубком, подоткнув под себя рваную юбку. Цвет ее показался ему странно знакомым, Женщина шевельнулась, на тюфяк упала светлая с рыжинкой коса.

— Деметриче, — выдохнул Ракоци и взобрался чуть выше.

Устроившись поудобнее, он принялся разбирать доски. Он старался действовать тихо, чтобы, во- первых, не напугать спящую, а во-вторых — не привлечь шумом монахов. Две доски вынулись довольно легко, третья не поддавалась. Ракоци усмехнулся. О вампирах болтают всякое. Например, существует мнение, что они могут произвольно менять форму своего тела, благодаря чему свободно проскальзывают через любой лаз. Сейчас это свойство ему очень бы пригодилось, но он, вероятно, какой-то ущербный вампир.

Он снял последнюю доску и прихватил две другие, потом, примерившись, отбросил их от себя, чтобы они, падая, не задели за стену. Далеко внизу раздался глухой звук, не громче того, что издает ботало на шее коровы. Ракоци удовлетворенно кивнул, подтянулся и влез в окно.

Теперь перед ним встал вопрос: как разбудить спящую? Деметриче спросонок может и закричать. Ракоци приник к полу и на четвереньках пополз к лежащей. Она шевельнулась, но он был уже рядом. Узкая маленькая ладонь зажала женщине рот.

Деметриче резко дернулась, вцепившись зубами в его руку.

Укус был силен, но Ракоци не ослабил хватки, хотя и не ожидал такого отпора. Деметриче бешено отбивалась, мыча что-то невнятное. Они все же пришли, эти похотливые лжесвятоши, она давно замечала в глазах их недобрые огоньки! Что ж, она лучше умрет, чем уступит их домогательствам!

Ракоци понял, что долго так продолжаться не может, и, откатившись в сторону, встал.

— Деметриче, — сказал он тихо. — О, Деметриче! Успокойтесь, прошу вас. Это всего лишь я.

Она резко села, привалившись к стене, и взглянула на человека, протягивавшего ей руку. Грудь ее бурно вздымалась.

— Это я, Деметриче, — повторил Ракоци, и она узнала его.

— Сан-Джермано?

Ужас не уходил из ее глаз. Она столько о нем думала в последнее время, что боялась поверить в реальность происходящего. Это сон, наваждение, это плод больного воображения! Сан-Джермано сейчас в Венеции! А она сходит с ума!

— Тише, тише, карина, — шепнул он.

— Сан-Джермано? — повторила она и схватила его за руку. Это была живая рука. Она нежно и властно потянула Деметриче к себе, и та, покоряясь ей, встала. Это был Сан-Джермано! Реальный, живой. Она попыталась что-то сказать и пошатнулась. Он осторожно и бережно ее поддержал.

— Дорогая.

— Это вы, — прошептала она. — Вы вернулись. Вы меня разыскали.

— Да, — сказал он и поцеловал ее в губы. — Да, — сказал он еще раз и повторил поцелуй.

Деметриче затрепетала. Голодная, истощенная, она вдруг ожила и потянулась к нему. Так крокус тянется к вешнему солнцу. Неодолимо, восторженно, невзирая на холод и снег. В ней вдруг шевельнулось желание — глубокое, сильное. Такую тягу она испытывала только к Лоренцо, но тот умер, и ей казалось, что ее чувственность умерла вместе с ним. Она смутилась, осознавая, что рада ее возвращению, и замерла, не зная, как дальше быть.

Они еще раз поцеловались, и это ей показалось естественным. Их тени поцеловались тоже — в квадратике света, идущего от окна. Он помолчал, потом уронил обреченно:

— Ах, Деметриче! Чем мне доказать вам, как много вы значите для меня?

Она глядела на него и тряслась, у нее прыгали губы.

— Господи, да вы же замерзли! — встревожился Ракоци. Он снял с себя плащ, подбитый беличьим мехом, и быстрым движением укутал ее.

Ей стало тепло, она благодарно вздохнула и неожиданно для себя рассмеялась.

— Если бы вы сразу сделали это, я, возможно, не стала бы вас кусать.

Он улыбнулся в ответ.

— Я растерялся. Я очень тревожился, Деметриче.

Она кивнула и о чем-то задумалась. В глазах ее промелькнула тень. Его глаза тоже стали серьезны.

— Когда очередное письмо не пришло, я стал сам не свой, я не находил себе места. Мне надо было выехать сразу, а я все на что-то надеялся, все ждал каких-то вестей. Узнать обо всем мне помогла случайность. — Он нахмурился и досадливо дернул щекой. — И вот я здесь, но эти стены, карина… Они чересчур отвесны, вам не спуститься по ним. Вам придется еще потерпеть, но не отчаивайтесь, прошу вас. Пройдет какое-то время — и я вытащу вас!

Она отмахнулась, все это было не важно. Она не знала, как подступиться к вопросу, которой всерьез ее волновал:

— Скажите, то, что вам… присуще, это… ммм… сопряжено с чем-то отталкивающим?

Ракоци понял, что она имеет в виду. Он сглотнул подкатившийся к горлу ком и осторожно ответил:

— Нет. Если только… вам не отвратителен я.

— Но… — Она запнулась, но тут же переборола себя. — После всего, что у нас будет… я стану такой же, как вы?

Он позволил себе улыбнуться.

— Не после первого раза. И даже не после второго. Это может произойти лишь в том случае, если мы… зайдем за черту. Или если вы захотите не только давать, но и брать.