Нахмурившись, она принялась обдумывать эти слова, шевеля беззвучно губами, словно прилежная ученица, повторяющая урок. Она так увлеклась этим процессом, что не сразу почувствовала, что его рядом нет. Он передвинулся, он отступил, чтобы дать ей время принять решение, и жаркая волна благодарности затопила ее.

Она посмотрела ему в глаза, и стены кельи раздвинулись. Потолок сделался небом, пол — океаном, тюфяк, набитый соломой, — обетованной землей. Не говоря больше ни слова, они шагнули друг к другу. Ракоци принялся расплетать ее тяжелую косу, она, не двигаясь, ожидала, прижимаясь к нему.

И все же какая-то неловкость не исчезала. Деметриче вздрогнула, когда его горячие руки коснулись ее груди.

— Нет, — быстро сказала она и села. Так начинал их игры Лоренцо. Было что-то неправильное в том, что и он делает так.

Он, казалось, нисколько не удивился и сел рядом с ней, ожидая, когда она успокоится. Деметриче не смотрела в его сторону — зачем смотреть, если рядом сидит чужой человек? Он ждал, она знала, что он ждет, и сердилась. Его присутствие раздражало ее. Но секунды бежали, и постепенно дыхание женщины сделалось ровным, она шевельнулась, подвинулась, прислонилась к нему спиной. Это было как глоток горячего вина на морозе. Она отстранилась, потом придвинулась ближе и, привыкая к новому ощущению, закрыла глаза.

Его плащ был на ней, он служил ей защитой, он лелеял ее независимость, она доверяла ему. И напрасно, ведь он умел раскрываться. А когда предательство совершилось, оказалось, что у изменника есть союзники. Юбка, блузка, сорочка также предали Деметриче и открыли дорогу завоевателю, но она не стала их в этом корить. Разрешение от долгого воздержания было ошеломляюще бурным и затопило жаркими волнами все ее истосковавшееся существо.

Потом произошло и то, чего она больше всего боялась, однако во всем этом не было ничего неприятного. Наоборот, щемящая нежность, которую она испытала, возродила в ней новую жажду любви.

Ночью она спала — и просыпалась под темными звездами его глаз. Он обнимал ее, и его губы и руки тут же дарили возлюбленной то, чего не смогла подарить ей вся ее прошлая жизнь, кроме двух-трех недель короткого счастья с Лоренцо.

Несмотря на базарный день, церковь Сан-Марко была переполнена, а прихожане все прибывали. Они уже стояли в проходах, и невысокому статному чужеземцу пришлось проталкиваться через толпу.

Он далеко не пошел и остановился в дверях, одетый в великолепный камзол темно-золотистого шелка. Его тяжелая бархатная шляпа была отделана жемчугами, с бедра свисала короткая золотая рапира. Темные живые глаза привлекавшего к себе всеобщее внимание щеголя с большим любопытством оглядели собравшихся, среди которых толклись и чиновники Синьории, и именитые уважаемые купцы.

Хриплые звуки органа, вторившие торжественным песнопениям, смолкли, через какое-то время затихли и голоса. Месса кончилась, лица богобоязненных флорентийцев обратились к Савонароле.

Ракоци в полной мере мог оценить, сколь велика власть маленького аббата. Мужчины, вытянув шеи, затаили дыхание, женщины подались, заломив молитвенно руки, вперед, глаза их были полны обожания. У него защемило сердце, он вспомнил, где видел такие глаза. На лицах фанатичных вавилонянок, восторженно наблюдавших, как их детишек бросают в огонь — в угоду жестокосердному богу Ваалу.

— Пришло время, — провозгласил Савонарола, — вспомнить о муках Господних. Рождественские празднества минули, пора задуматься о том, какую ужасную смерть принял Спаситель, чтобы избавить всех нас от погибели. — Он угрожающе глянул на прихожан, словно бы обвиняя каждого из присутствующих в мученической смерти Иисуса Христа. Уверившись, что мысли собравшихся устремились в нужное русло, проповедник кивнул. — Плоть его раздирало железо, раны Господа кровоточили, но он со смирением сносил все страдания! Он умер безропотно, с кроткой улыбкой, не бросив мучителям ни слова упрека, но… ради чего? — Савонарола вновь сделал паузу и посмотрел на слушателей. — Разве кто-то из вас достоин подобной жертвы? Разве ваши деяния праведны? Разве вы проводите жизнь свою в помыслах о спасении ваших бессмертных душ?

Два старика рухнули на колени, их прерывистое дыхание разносилось по всей церкви.

— Вы идете к причастию, надеясь на милость Божию, но что оно значит для вас? Вы полагаете, что кусочек хлеба, положенный в рот, оградит вас от вашей же скверны? О лицемеры! Вы утверждаете, что поклоняетесь Господу, а сами цепляетесь за свои привилегии и кичитесь своим положением, лелея в сердцах своих тщеславие и порок! — В глазах его засветилось презрение. — Вас просят о малом, а вы отказываете и в малом? Так не надейтесь на снисхождение, когда попросите вы!

По рядам прихожан прокатилось волнение, многие женщины зарыдали. Ракоци опустил голову, чтобы никто не мог видеть его глаз.

— Я призываю вас отринуть мирское, но вы упираетесь. Вы прячете от Христова воинства роскошные вещи, ибо не в силах отказаться от них. Когда придет ваш час и вы отправитесь в ад, разве помогут вам эти никчемные безделушки? Разве они спасут вас, разве облегчат ваши страдания? Нет! И вы будете горько о том сожалеть!