— Там, на столе, лежат ваши эскизы. Избиение младенцев — скорбная тема. Зачем вы мучаетесь над ней? Чтобы пробудить в сердцах сострадание? Тогда почему же его нет у вас? Ваша акция много хуже библейской, ведь детей по приказу жестокосердого Ирода убивали солдаты, а не их собственные матери и отцы. Слышите, даже Ироду не пришло в голову повелеть им такое, а вы по своей воле идете на этот безумный шаг! Опомнитесь, Сандро! Прекрасное так легко уничтожить. Вы стремитесь к покою, к спасению, но спасение не достигается кровью, огнем и мечом.

Он ощутил сильное жжение в груди и остановился, чтобы глотнуть воздуха. Сандро молчал, и Ракоци вновь захлестнула ярость. Голос его обрел твердость металла.

— Я не верю ни в небеса, ни в ад. Но сейчас мне хочется, чтобы преисподняя все же существовала и чтобы люди, подобные Савонароле, вечно мучились там за свои преступления. Откажитесь от своей клятвы, Сандро. Умоляю! Иначе она вас раздавит. Вы сами себе ничего не простите потом.

Поглядев на Сандро, он понял, что говорил впустую. Глаза живописца были мрачны. Голос его прозвучал тихо и ровно:

— Я выслушал вас.

— Но, Сандро!

— Довольно. Я сделал выбор. И свое решение не изменю. — Он открыл дверь и позвал Симоне.

Тот где-то замешкался, и Боттичелли вновь обратился к гостю:

— Думаю, нам незачем больше встречаться. Ради спасения Деметриче я сохраню вашу тайну, но теперь вам лучше уйти.

— Сандро, прошу вас.

— Прощайте.

Живописец холодно поклонился и закрыл дверь мастерской.

Письмо Оливии-римлянки, написанное на обиходной латыни и адресованное Франческо Ракоци да Сан-Джермано.

На придорожных полях поблескивал снег. Дыхание Ракоци стало прерывистым. Белая кобыла с трудом взбиралась на холм. Небо над головой темнело, и гораздо скорее, чем того хотелось бы всаднику.

— Ну же, Гелата, осталось немного. Я знаю, ты тоже устала. Будет досадно, если мы и тут ничего не найдем. Давай-давай, дорогая!

Четвертый день он рыскал по этим холмам, каждый раз избирая новое направление. Сандро сказал, что всех обвиняемых увозят из города, но не за сотни же миль. Рассудив, что поездка к узилищу не должна отнимать у конвоя более трех часов, Ракоци принял эту дистанцию за максимально допустимое расстояние и приступил к поискам Деметриче.

Сегодня он двигался зигзагами на восток и уже обнаружил на пути своего следования множество пустующих вилл и несколько брошенных биваков — то ли военных, то ли разбойничьих.

Выехав на вершину холма, он заметил вдали древний замок, обнесенный высокой стеной. Ракоци придержал Гелату и всмотрелся в мрачное каменное строение, пытаясь понять, живет там кто или нет, но разобрать не сумел и спешился, чтобы увести кобылу с дороги. Теперь его радовало, что масть лошади была белой, ибо она сливалась со снегом, лежащим в леске. Ракоци завел Гелату подальше и, привязав ее к дереву, пошел к угрюмой громаде, одиноко чернеющей на фоне хмурых небес.

Продираясь сквозь мелкий кустарник, он напомнил себе, что надежды его могут не оправдаться, ибо так бывало уже несколько раз. Но ему ничего не оставалось, как методично продолжать поиски, осматривая все попадавшиеся навстречу строения, мало-мальски пригодные для содержания в них заключенных. Это был самый окольный путь к цели, но иного у него не имелось. Замысел проследить за выезжающими из города доминиканцами пришлось забраковать. И Гелата, и Ракоци были слишком заметны. Монахи могли заинтересоваться держащимся в отдалении всадником, и ни к чему хорошему это бы не привело.

Подобравшись к замку поближе, он увидел, что из трех его дымоходов выбивается дым, и облегченно вздохнул. Там кто-то есть, а это уже немало. Правда, древняя цитадель могла служить оплотом разбойникам, но эту мысль Ракоци сразу отбросил. Крепостные ворота распахнуты, вокруг не видать ни