Глава шестая, в которой я основываю колонию и переживаю кризис, а также вызываю привидение на острове Кошмаров
Вовек не забыть мне то утро, когда Фредриксон получил срочную телеграмму. Началось оно мирно и чудесно. Мы сидели и пили кофе в штурманской рубке «Марского аркестра».
— Я тоже хочу кофе, — сказал Скалотяп, пуская пузыри в стакане с молоком.
— Ты ещё слишком маленький, — ласково объяснил ему Фредриксон. — Между прочим, ты отправляешься домой к своей маме. Через полчаса на пакетботе.
— Вот как, — спокойно сказал Скалотяп, продолжая пускать пузыри.
— А я останусь с вами! — воскликнула дочь Мимлы. — До тех пор, пока не вырасту. Слушай, Фредриксон, ты не можешь изобрести что-нибудь такое, чтобы мимлы вырастали ужасно большими?
— Да они и маленькие хороши, — сказал я.
— Мама тоже так думает, — согласилась Мимла. — А вы знаете, что я родилась в ракушке и была не больше водяной блохи, когда мама нашла меня в своем аквариуме?
— Ты опять говоришь неправду, — сказал я. — Мне доподлинно известно, что всякий зарождается внутри своей мамы, совсем как семечко в яблоке! И мимл не полагается держать на борту, это навлекает беду!
— Глупости, — беспечно ответила Мимла и опрокинула в себя ещё кофе.
Мы привязали к хвосту Скалотяпа записку с адресом и поцеловали его в мордашку. Он никого не укусил за нос, и это делает ему честь.
— Кланяйся маме, — сказал Фредриксон. — Да смотри не разбей пакетбот.
— Ладно, — обещал счастливый Скалотяп и тронулся в путь в сопровождении дочери Мимлы, которая обещала позаботиться о том, чтобы он чин чином взошёл на борт пакетбота.
Тем часом Фредриксон развернул карту мира на столе в штурманской рубке. Но тут в дверь постучали и раздался громовой возглас:
— Телеграмма! Телеграмма-молния Фредриксону!
Перед дверью стоял большой хемуль из Сада Самодержца. Фредриксон с непоколебимым самообладанием надел свою капитанскую фуражку и с серьёзной миной прочёл телеграмму. В ней значилось:
— Прошу прощения, он не очень-то в ладах с правописанием, этот король, — сказал Зверок-Шнырок, учившийся грамоте по своей кофейной банке (Maxwell House High Grade Coffee One Pound и так далее) — пока банка была ещё синяя и не заляпана красной краской.
В телеграммах никогда не ставят ни точек, ни запятых, — пояснил Фредриксон. — Чтобы покороче было. С телеграммой всё в порядке.
Он достал из-за нактоуза щётку для волос, сел и принялся чистить свои уши так, что аж клочья полетели по всей штурманской рубке.
— Можно, я проставлю все большие буквы в твоей чудесной телеграмме? — спросил Зверок- Шнырок.
Но Фредриксон не слушал. Он что-то пробормотал и перешёл к чистке штанов.
— Послушай, — осторожно сказал я. — Если ты начнёшь изобретать разные штуки для Самодержца, мы не сможем продолжить путешествие?
Фредриксон издал какой-то невразумительный звук.
— А на открытия уходит уйма времени, не так ли? — продолжал я.
И поскольку Фредриксон не отвечал, я в полном отчаянии воскликнул:
— Но как можно стать искателем приключений, когда живёшь на одном месте?! Ведь ты же хочешь быть искателем приключений, так ведь?
На что Фредриксон ответил:
— Нет. Я хочу быть изобретателем. Я хочу изобрести летающую лодку.
— А как же я? — спросил я.
— Можешь основать колонию вместе с другими, — дружелюбно ответил Фредриксон и исчез.
В тот же день после обеда Фредриксон перебрался в Парк Сюрпризов, прихватив с собой и «Марской аркестр». Одна только штурманская рубка осталась одиноко стоять на берегу. Королевская гвардия вкатила судно на поле увеселений, окружила всё строжайшей секретностью и ещё восемью булыжными стенами — их с великим воодушевлением построили верноподданные.
На строительную площадку завезли несколько повозок инструментов, тонны шестерней и мили стальных пружинок. Фредриксон обещал Самодержцу посвящать все вторники и четверги изобретению таких увеселений, которыми можно стращать верноподданных, — остальные дни недели он будет работать над своей летающей лодкой. Однако обо всём этом я узнал лишь задним числом. Я чувствовал себя покинутым и заброшенным. Я опять начал сомневаться в Самодержце и больше не мог восхищаться королями. К тому же я понятия не имел, что такое колония. В конце концов в жажде утешения я направился к Мимле домой.
— Гей, — сказала дочь Мимлы, перемывавшая из шланга своих маленьких братьев и сестёр. — У тебя такой кислый вид, будто ты клюквы наелся!
— Я больше не искатель приключений, я хочу основать колонию, — мрачно ответил я.
— Вот как! А что это такое?
— Сам не знаю, — пробормотал я. — Должно быть, что-нибудь неслыханно дурацкое. Наверное, лучше уплыть с хатифнаттами, одиноким, как самум или орлан.
— Тогда я тоже отправлюсь с тобой, — заявила дочь Мимлы и перестала качать воду.
— Нет, ты совсем не то что Фредриксон, — сказал я, но мой тон не произвёл надлежащего эффекта.
— Правда! — радостно воскликнула дочь Мимлы. — Мама! Где ты? Опять она куда-то запропастилась!
— Здесь я, — молвила Мимла, высовываясь из-за листа. — Скольких ты уже помыла?
— Половину, — ответила дочь. — Остальные хороши и так. Вот этот тролль пригласил меня в путешествие по белу свету, одинокой, как самум или зяблик.
— Нет, нет, нет! — воскликнул я (надеюсь, вы поймёте мою тревогу). — Я сказал совсем не так.
— А, вспомнила: как орлан, — поправилась дочь Мимлы.
