услышал слова мамки:

— Братец или сестрица скоро у тобя будет.

Иван вспомнил, что матунька его снова сильно располнела, как это было в Угличе.

В сенцах послышались шаги и разговор. Отец, мать, бабка, Юрий и Андрейка, по-праздничному одетые, весело вошли в трапезную и с шутками стали садиться за стол. Иван оживился среди семейного веселья, да и солнышко так радостно било яркими лучами в слюдяные окна, рисуя на стенах переплеты рам, а с улицы глухо долетал непрерывный торжественный гул колоколов.

— Матушка, — говорил спокойно и не торопясь Василий Васильевич, приняв от Васюка чарку и отхлебывая крепкий мед, — думаю, матушка, замириться со всеми. Лучше пусть все они, удельны-то, докончанья со мной заключат, дабы меж собой против меня их не заключили…

Бабка слушает его с улыбкой.

— Истинно так, сыночек дорогой, — говорит она, — истинно так! А побьешь проклятого Шемяку — можно и других к рукам прибрать. Легче их прибрать-то будет…

Василий Васильевич, усмехнувшись, поднял чарку с медом и молвил:

— За твое здоровье, Марьюшка, дай бог те благополучно…

— Ништо, — засмеялась Софья Витовтовна, — кажный год благополучно.

Хранит нас господь. Не останемся мы без роду-племени.

В дверях появился Константин Иванович, бледный и взволнованный.

— Ты што? — тревожно обратилась к нему бабка.

— Вестник, государыня, — испуганным голосом ответил дворецкий и спросил, взглянув на Василия Васильевича, — как государь прикажет: пущать аль нет?

— Зови! — нетерпеливо крикнул великий князь.

Вошел молодой конник из боярских детей и, перекрестившись на образа, низко поклонился всему княжому семейству.

— Будьте здравы, государи и государыни! — сказал он и продолжал: — Шемяка окаянный, преступив крестное целованье и проклятые на собя грамоты, пришел к Костроме с великой силой в самый Велик день…

— Гад, змея подколодная, — проворчала бабка. — Правду сказывал отец Мартемьян — токмо смерть его смирит…

Иван же замер весь, в груди его похолодело.

— Сказывай дале! — крикнул Василий Васильевич вестнику, почтительно замолчавшему при первых словах Софьи Витовтовны.

— Много бился он под Костромой, — продолжал конник, — но ништо же не успел…

— Слава богу! — перекрестился Василий Васильевич. — Далее сказывай.

— Воеводы твои, государь, князь Иван Васильевич Стрига да Федор Василич Басёнок и все мы, что в заставе сидим, живота своего не щадя, из ворот выходили биться. Отогнали мы проклятого, отошел он от Костромы.

Осады не сымат и ко граду подойти не смеет…

Вскочил со скамьи Василий Васильевич и воскликнул радостно:

— Как тобя звать-то? Голос знакомый, да не вижу.

— Андреем, государь, из боярских детей яз, у князя Стриги…

— Помню, помню, — перебил его Василий Васильевич, — поди ко мне. Ну, Христос воскресе!

— Воистину воскресе! — почтительно ответил Андрей, троекратно лобызаясь с государем.

— Ну садись, — сказал Василий Васильевич, — позавтракай с нами.

Еще помолившись на образа и похристосовавшись со всем семейством и слугами, Андрей сел на указанное ему место.

— Завтра, до свету, гони, Андрей, в Кострому обратно. Благодари воевод моих и скажи, что следом за тобой яз со всей силой пойду на Шемяку, со всей братьей моей и с царевичами своими татарскими, с Касимом и Якубом, со всей конницей их…

Василий Васильевич помолчал и, обратясь к матери своей, добавил:

— Яз, матушка, митрополита с собой возьму и епископов. Пусть все православные христиане видят воровство и измену Шемякину, пусть отцы святые обличат его преступление…

На другой день, собрав всю силу свою и дождавшись прихода царевичей татарских, Василий Васильевич выступил с войском к Костроме, а с ним митрополит и епископы.

В тот же день опять занемог нежданно соправитель Иван, и не взял его отец с собой в поход, а оставил в Москве.

— Меня вместо тут будешь, — сказал он сыну. — Будешь Москву хранити вместе с бабкой и с матерью. Неровен час, татары из Поля набежать могут…

— Да и куды он, хворый такой, — обрадовалась Марья Ярославна, — куды в поход он пойдет!

— Огневица у него, истинно, — подтвердила бабка, — и слезоточение, да и нос-то расхудился, течет…

После ухода отца слег Иван в постель, а духовник великого князя, протоиерей Александр, каждые три дня вести о нем посылал Василию Васильевичу с вестовыми. Вестники в эти дни от великого князя в Москву прибывали. Ведал от них Иван, что войско московское быстро идет к Волге, но вскоре после того впал в забвение и целую неделю не приходил в себя и плохо даже понимал, что вокруг него делается.

Только двадцать второго мая, в день вознесения, сразу почти выздоровел Иван и оставил даже постель свою. Слабый еще, он все же ходил на все трапезы к матери, где и бабка всегда бывала; иногда приглашали и отца Александра.

Первого июня, в троицын день, кроме княжой семьи и духовника великого князя — отца Александра, обедал у Марьи Ярославны епископ Авраамий суздальский, прибывший в Москву от войска. Говорили за трапезой Софья Витовтовна и отцы духовные. Марья Ярославна, как всегда, набеленная и нарумяненная, на сей раз сидела с неподвижным, словно застывшим лицом. Она ничего не ела и морщилась. Ей было нехорошо, и она не слушала разговора.

Иван видел это, но не понимал, в чем дело.

— Матунька, — сказал он ласково, — не тревожь ты сердца своего. У отца много войска, и сам владыка Иона с ним, и царевич Касим с татарами…

— Марья Ярославна слабо улыбнулась и тихо сказала с нежностью, тронутая вниманием сына:

— Светик ты мой, не тревожусь яз. Тяжко мне от бремени моего. Ты же слушай, что отец Авраамий сказывать будет, потом мне все поведаешь… Мне же и сидеть-то за столом тяжко…

— Вестники-то нам баили, — заговорил отец Александр, — что государь близ Волги отпустил на Шемяку братию свою и царевичей со всеми силами.

Пришли они в Рудино, а Шемяка переправился на их же сторону, смирился и начал переговоры. Ты же, владыко, боле того знаешь…

— Кто переговоры-то с Шемякой ведет, отче? — обратилась Софья Витовтовна к владыке Авраамию и добавила: — Все расскажи, дабы Иван о том ведал, как надобно. Пусть знает, какие дела и обманы людьми деются…

— Митрополит Иона переговоры ведет, государыня, — с гордостью ответил Авраамий, — как глава всей церкви нашей православной.

Отец Александр заволновался от этой вести, и волнение его захватило Ивана, бабку, и даже Марья Ярославна забыла о муках своего бремени.

— Аз был при сем, — говорит владыка, — видел и слышал все. Яко пророк могучий, предстал Иона пред Шемякой, и сразу побелел лицом и смутился князь Димитрий. Много говорил митрополит о достопамятном письме святителей русских к Шемяке. А когда кончил, подошел князь Димитрий под благословение, но владыка Иона, держа руки на посохе своем, изрек грозно:

«Нет тобе моего святительского благословения!»

Страх объял всех, затрепетал Димитрий Юрьевич, хотел молвить что-то, но молча поник головой.

Иона же продолжал, возвысив глас свой: «Ты, ты будешь отвечать всевышнему за козни свои и воровство! Напал на Русь Мангутек казанский; великой князь сколь раз молил тя идти с ним на врага. Мало