И тут Гет внезапно понял, что разбудило его самого. Талисман, сделанный из осколка Каменного Кольца, который вручил ему перед расставанием старейшина Видящих, Не Имеющий Имени, потеплел на его груди. Настало время делать то, ради чего он пришел сюда, в это безлюдное, дикое, скучное место.
'– Найди себе спутника, и отправляйся в безлюдные земли, куда не заглядывают бессмертные. Как только талисман согреет твою грудь, поставь на землю сосуд. – Старец протянул ему древний потрескавшийся глиняный кувшинчик, покрытый незнакомыми полустертыми письменами, такой крохотный, что легко умещался на ладони. – Потом спой седьмой стих Песни Начала, прижмись к земле и жди. Над тобой пронесется вихрь, под тобой дрогнет земля, небесный огнь опалит твои волосы. Когда все кончится, ты должен залить воском горло сосуда и отдать его твоему спутнику, чтобы тот принес его нам. Этим ты отблагодаришь нас за твое спасение.
– Почему я сам не могу отдать его?
– Потому что тебе не суждено вновь оказаться здесь…'
Однорукий продолжал спать или притворялся спящим. Впрочем, это не имело значения – если все случится, как было сказано, он проснется. Но даже если он не спит, ничто не заставит его заподозрить, что сотрясение земли и небес произошло по воле оборванца, который уже несколько дюжин дней тащит его куда-то, порой под страхом смерти, а порой взывая к забытой совести и отринутой вере. А если он все поймет, все равно Видящие указали на него, Видящие не ошибаются…
Гет негромко пропел первую строку и почувствовал, как странным волнением наполнилось окружающее пространство. Он пел Песнь Начала сотни раз, но никогда раньше она не сливалась со скрипом чахлого дерева, шелестом травы, треском цимбалов. Казалось, сама твердь под ним начала вздыматься в такт пенью. Какой-то хриплый вопль вторгся в стройный хор, и Гет краем глаза заметил, что Однорукий уже стоит на коленях, выпучив глаза и зажав себе рот. Песнь уже звучала сама по себе, и слабый голос Гета уже потонул в торжественных раскатах. Небо, на котором не было ни единого облака, полыхнуло, и он обнял землю, ощущая всем телом ее дрожь. Душа заметалась внутри, пытаясь вырваться на свободу, и в этот момент все стихло.
Однорукий, приблизился к нему, не поднимаясь с колен, и пал ниц, как будто перед ним был один из древних богов или могущественный дух из забытых легенд. Но Гет, казалось, не замечал его – он уже разминал пальцами кусок воска, торопясь закрыть узкое горло кувшинчика.
– Возвращайся в Варлагор, – сказал Гет, не отрываясь от своего занятия. – У западной стены Твердыни затеряйся среди Просящих. Там тебя найдет человек, которому ты отдашь сосуд.
– Ты отпускаешь меня?
– Сделай то, что я говорю, и древние боги, может быть, простят тебя… – Он осторожно протянул Однорукому сосуд, который теперь почему-то казался особенно хрупким.
– А что там?
– Не знаю. Может быть, Видящие тебе скажут. А может быть, и нет.
– Безымянный, я принес Кувшин Холодной Глины. – Чуткий Олень стоял перед старцем в полупоклоне, хотя мог как равный сесть рядом. – В нем сокрыто нечто, в суть коего мы не в силах проникнуть ни беглым, ни внимательным взором.
– Кольцо замкнуто? – Безымянный оторвался от созерцания очага.
– Все, кто сегодня не покидал Притвора, готовы сомкнуть ладони.
Безымянный поднялся, и Чуткий Олень едва успел откинуть перед ним полог шатра. До Каменного Кольца, вокруг которого собрались все Видящие, было не более трех сотен шагов, и каждый шаг имел свое имя. Ритуал требовал мысленно обратиться к своему следующему шагу, прежде чем сделать его. По этой тропе невозможно было ходить быстро, и Чуткого Оленя удивило, что Безымянный ушел вперед, минуя тропу.
Смерть не опаздывала. Он просто попросил ее подождать. Но она не могла ждать бесконечно. Мгновение жизни остается мгновением, как бы долго оно ни тянулось, и наивно надеяться, что можно застать Час Пробуждения, ради которого они хранят знания и ремесла, забытые людьми в эпоху бессмертных владык… Он ждал, когда вернется странник, нашедший однажды в Притворе спасение от Милосердных, и смерти тоже пришлось набраться терпения. И вот – Сосуд Холодной Глины, принесенный, по преданию, Оденом-Судией из сопредельного мира, снова в Притворе, и вокруг Каменного Кольца, возведенного, по тому же преданию, Веолом-Воителем, смыкают кольцо Видящие. Песнь Начала пробудила силы, заключенные в Сосуде, и один из ветров стал добычей Видящих… Один из девяти, подвластных басилее Эленге? Леденящий Каббиборой? А может быть, один из тех, чьи следы утеряны столетия назад?
Ветры сродни бессмертным – и тех и других исторг из себя Источник. Если ветер угодил в ловушку, значит, и бессмертные владыки могут быть уязвимы. Не зря же Родонагрон, вороном летя над Варлагором, старается стороной облетать Притвор, не потому ли басилея Эленга так ненавидит Видящих, что ее магия бессильна рядом с Каменным Кольцом…
– Эленга ненавидит Видящих, потому что считает нас слугами Родонагрона… – Чуткий Олень, оказавшийся рядом, прочел его последнюю мысль. – Мне сказал об этом Гет-странник, и он не солгал. Я бы увидел ложь.
– Сейчас не время… – Старец оперся на его плечо. – Эленга… Родонагрон… Не важно, хороши они или плохи, милосердны или жестоки…
Безымянный заметил, что теперь сотни мысленных взоров устремлены на него. И еще он понял, что не успеет… Сосуд Холодной Глины будет откупорен уже без него. Пора передавать посох…
– Пусть подойдет Трепетная Лань…
Главное – встретиться с ней взглядом в тот миг, когда душа покинет одряхлевшее тело.
– Пусть подойдет…
Она уже была рядом.
– Не важно, милосердны они или жестоки, своенравны или справедливы, мудры или безумны… – Он говорил – она слушала, и взоры их слились. – Когда-нибудь их вечность закончится, и наше терпение должно ее пережить… Час Пробуждения придет. Ты видишь?
