прозорлив и ему даже жребий не нужен…»

– Ты знаешь эти слова? – изумился Руф.

– Я все-таки бог, пусть для тебя в этом мало значения и смысла.

– Что с ним, со стариком?

– Его сожгли на площади перед храмом бога Смерти. Это злая ирония, ведь он был тем, кто давал всему жизнь.

– А как же он умер, если был бессмертным?

– Его убил такой же, как он, по его просьбе. Считай, что он отказался от своего бессмертия – последнего, что у него оставалось на этой земле, и своего сада с цветами, где был счастлив, – только чтобы попытаться примирить нас. Людей и аухканов.

– Если я правильно тебя понял, то умер величайший из богов – Лафемос.

– Верно, Избранник.

– И что теперь?

– Не знаю. Слепой потерял свои жребии, да они ему и не нужны. Старика нет. Смерть и Война правят этим несчастным миром.

– А что ты знаешь про сны, которые даруют влюбленным?

– Не много. Знаю, что иногда любящие, которые находятся в разлуке, могут увидать друг друга во сне. Иногда они даже живут от сна и до сна…

– Это несправедливо.

– А в мире мало справедливости.

– Мало в мире справедливости, – едва выговорил Аддон.

Он был изрядно пьян, но удивительным образом его опьянение затронуло только тело: язык плохо слушался, руки и ноги были словно ватные, в глазах все плыло. Но разум оставался ясным и незамутненным.

– А ее вообще нет, – стукнул Каббад по столу серебряной тяжкой чашей. Вино выплеснулось и кровавой лужицей растеклось по светлой столешнице. – Это я тебе говорю, как лучший знаток этой науки… Вот ты ответь, Аддон, что оно такое справедливость? Чувство? Вещь? Нее-еет… В том то и дело, что нет. – Прорицатель звякнул в золп той гонг, и на пороге возник перепуганный раб который никогда не видел кроткого и скромного Каббада в таком состоянии. Тот знаком потребовал еще вина, и, получив желаемое, продолжил: —

Чувство справедливости есть у всякого порядочного смертного или бессмертного, но оно только подсказывает ему, что самой справедливости в происходящем маловато. Или она есть… расскажи хотя бы одну такую историю, и сразу признаю, что есть…

– Я вспомнил, – сказал Кайнен. – Ночью во сне вспомнил, кому был посвящен тот храм, где я убил жреца. Мужу великой Эрби – богу справедливости Каббадаю. Откуда я это знаю, а?! Ну да, он же… то есть ты же мне сам рассказывал.

– Я бы убил их всех с наслаждением прямо возле этого храма, – признался прорицатель. – Они заслужили…

– Заслужили, – согласился Аддон. – Даже не верится, что Глагирия больше нет. Но и сам виноват – вылез из своего сада! Что он тут делал? Он ведь провидец… Небось знал, что здесь все бешеные, крови жаждут, словно вши…

– Потому и пошел, что знал, – зло ответил Каббад. – Надеялся, что сумеет одолеть судьбу, разорвать замкнутый круг. Ты же ему сам твердил. Пока ты жив, у тебя есть выбор. Вот он его и сделал.

– А я не могу. Я буду воевать. Сказать тебе, прорицатель, кто поведет войска врага? Руф Кайнен. Мой любимый сын. И я паду на поле битвы. Мне не стыдно: проиграть Руфу достойно – это уже немало. Я по- прежнему люблю его. Но я думаю, это же я вытащил его из той пещеры, я оживил его, я научил всему, что он знает о людях. Значит, то я, Аддон Кайнен, своими руками создал самого опасного врага для нашей отчизны?

И кто бы из нас ни выиграл эту войну, кто бы ни пал в бою – это несправедливо. Что скажешь, знаток справедливости? Что скажешь, вечно блуждающий по миру и живущий от сна и до сна?

И Кайнен дрожащей неверной рукой ткнул под нос Каббаду маленький амулет, вырезанный из прозрачного, теплого на вид желтого камня.

Двое – Эрби и Каббадай – счастливые и влюбленные.

Хороший был резчик: то, что они влюблены, видно даже на крохотных лицах…

– Там, – Аддон смотрел прямо в глаза своему другу, – в храме Справедливости, в Паднату, была такая же, только большая, в два человеческих роста. Ты и твоя жена. Она тебе часто снится?

– Редко, – сказал прорицатель трезвым и ясным голосом. – Намного реже, чем мне бы хотелось. А если учесть, какая вечность нас разделяет…

– Каково это – любить вечно? – спросил Аддон.

– Так же как тебе любить до смерти. Невыносимо. Но ты не променяешь это чувство ни на какой покой и счастье с кем-то другим. Хотя иногда кажется, что уже помнишь только то, что хочешь помнить, а не то, что было на самом деле.

А Руф…

Возможно, он единственная надежда на то, что эта война закончится иначе, чем предыдущая. И если за