И не отходил от него трое суток. Кипятил молоко, делал уколы, вытирал морду. Через три дня, как и обещал врач, Рольф стал подниматься на лапы. Его уже не била эта отвратительная дрожь, пес перестал бояться света. На четвертый день я вывел его на улицу. Он сидел, держа лодочкой над головой еще не окрепшие уши и смотрел на меня. Он словно винил меня за свою боль и неопрятный внешний вид.

Ничего, Рольф, все будет в порядке…

Я слепил маленький снежок и бросил в щенка «парашютиком». Он вскочил, попытался игриво мотнуть головой, что у него получилось довольно смешно, и вяло подошел ко мне.

Болезнь ушла.

Глава 2

В этот же день я потерял связь с Сашей. Я звонил ей в гостиничный номер, в Москву. Помня обещание вернуться раньше, каждые полчаса тревожил номер телефона ее квартиры в Тернове. Сейчас мое ментальное состояние было сродни тому, когда я ехал с Рольфом в поезде. Глупая, ненужная, бесчувственная качка, когда не хочется ничего делать. Голова не работает, организм замер. За два дня до того, как пес выздоровел, и за час до прихода с работы Алексея Холкина я набрал номер служебного телефона Пащенко.

– Антон?! Черт тебя побери! Куда пропал?! Я же сказал – сразу дай знать о себе!..

Далее шло длинное, изысканное, идиоматическое выражение.

Когда он иссяк и я почувствовал, что он приготовился к новому штурму, теперь уже – информационному, я вмешался:

– Вадим, у меня слишком много проблем. И все они начинаются с фамилии «Пащенко». Я признаюсь честно: кроме того, что меня подставил Лукин, я совершенно ничего не понимаю. У меня на руках едва не умер Рольф. Возвратиться мне в Тернов, Вадим? Или еще какую умную вещь подскажешь? С двойными билетами, с потерей удостоверения? Что происходит, друг?

На другом конце связи послышался вздох. То ли облегчения, то ли обреченности. Расстояние ретушировало оттенки чувств. Однако пауза была. А по сему – темна вода в облацех! Оставалось выяснить, что из того, о чем я размышлял, – правда, а что – паранойя. Хотя паранойей мне казалось все.

– АНТОН, ОТДАЙ ЧЁРТОВУ СОБАКУ.

Вадим, Вадим…

За долгие годы дружбы мы научились понимать друг друга с полуслова. С полужеста. А ты – так откровенно… «Отдай чертову собаку». И этот вздох… Дальше можешь ничего не говорить. Ты в курсе всего, Вадим.

Я повесил трубку. Теперь, без Пащенко, мне трудней во сто крат. Я предан вокруг. Всего одна ложка сахара заставила засахариться и встать колом, превратиться в неудобоваримое месиво то, что нарабатывалось годами. Взаимопонимание и дружба.

Почувствовав себя в западне, мой мозг стал совершать диковинные, многомиллионные операции в секунду. Передо мной поплыла кухня Холкина. Информация выбрасывалась на экран моего сознания телеграммными выкладками.

Первое. В розыск меня не выставят, потому что я не допрошен по убийству официально.

Второе. Меня «повели» сразу после моего отъезда из Тернова.

И тут.

Черт меня побери…

Почему я раньше не сказал себе эту фразу: «МЕНЯ ПОВЕЛИ СРАЗУ ПОСЛЕ ОТЪЕЗДА ИЗ ТЕРНОВА»?!

Может быть, я ее и говорил, но она прозвучала для меня ясно только сейчас!

Если бы меня «сдал» прокурор, то меня на вокзале Новосибирска не искали бы через некоторое время, а уже встречали бы вместе с собакой! У тех, кто меня искал, произошел «прокол» на направлении, обратном столице Сибири. Поэтому меня стали искать в направлении обратном. Это Вадим «увел» меня от них…

Убедиться в том, что происходит на самом деле, можно было лишь одним способом.

– Извини, Рольф. Сегодняшняя прогулка будет без тебя.

У меня был второй комплект ключей от квартиры, так что за проникновение к себе домой Алексея можно было не беспокоиться. Придавливая позывы совести за неблаговидный поступок, я разыскал у него в шкафу кусок эластичного бинта. Что-то мне подсказывало, что он мне сегодня обязательно пригодится. Как и дубинка Виолетты Штефаниц. Я разве не говорил, что не выбросил ее?

Мишу из «железки» долго искать не пришлось. Гораздо больше времени я потратил на то, чтобы добраться до железнодорожного вокзала. Сейчас главное – не столкнуться с Йети или с кем-нибудь из его джаз-банды. Не хватало только их дружеского – «Судья, ты куда пропал?!». Эта рок-группа мне понадобится чуть позже.

Вот и Миша. Та же нестираная рубашка, те же измятые погоны с тремя желтыми лычками. Судя по всему – зубы у него здоровые, ибо только такими можно наесть такое лицо. О лицо Миши можно ломать бейсбольные биты. Моя дубинка во внутреннем кармане куртки шептала мне: «Антон Палыч, может, уйдем, а?». Уйти я не мог. Стремление к истине, свойственное судьям, помноженное на любознательность бывшего следователя прокуратуры, мешало мне вернуться.

Миша курсировал по вокзалу, как бригантина со сломанной астролябией. Повторяя его путь в десятке метров позади, я чувствовал себя полным идиотом. «Железный» Миша выпил на халяву у стойки закусочной уже три стакана чая и, втихаря за углом, бутылку пива. После этой гремучей смеси я ждал момента истины. Но молодой сержантский организм продолжал стойко держаться. Он пережевал еще два пирожка с капустой и направился на улицу. Если он и сейчас не пойдет в туалет, то это не российский милиционер, а киборг. Однако, вопреки мнению о том, что все воспитанные люди должны оправлять естественные надобности в соответствующих для этого местах, сержант Миша, на ходу прикладываясь свободной от дубинки рукой к ширинке, стал сворачивать за угол вокзала.

Я терпеливо ждал, любуясь картиной. Вот он, символ вокзального милиционера – сержант Миша, прогнувшийся к стене. Могучая, обтянутая в засаленную форму фигура защитника закона, стремящаяся одной рукой удержать два предмета. Вторым предметом было резиновое изделие ПР-73. Молодой человек был настолько увлечен прогоном через свой организм чая с пивом, что вряд ли чувствовал, как позади него на кисть своей правой руки наматывает бинт хорошо знакомый ему мужик. Я не зря употребил термин «чувствует». Человек, ведущий борьбу с криминалом, не слышит, а чувствует. Особенно это относится к чувству собственной опасности. Это у него на уровне подсознания. Миша с криминалом не боролся. Судя по его спокойным водящим движениям, он был очень далеко от этого места. Я ждал. Ждал, потому что прекрасно знал – в такие мгновения человека даже змея не жалит. Хотя имел полное право прямо сейчас вдолбить его бестолковый лоб в серую стену вокзала. И выиграл бы на этом в два раза. Но я ждал.

В студенческие годы я боксировал в среднем весе. После института похудел, потом набрал лишнего жирка, но сейчас уверен – остался в том же весе. Мише я проигрывал килограммов пятнадцать веса и лет десять жизни. Еще при первой встрече я заметил на правой стороне его измятой куртки два почетных знака. «Участник боевых действий» и «Кандидат в мастера спорта». С Чечней все ясно, а вот с «кандидатом»…

Сложив внизу живота руки, я оценил окончание процесса у стены. Год назад я купил утюг «филипс». Прочитав там одну из функций «отсекатель капель», рассмеялся. Сейчас я хорошо понимаю, о чем шла речь. Утюг нужно хорошо встряхнуть…

Миша повернулся ко мне лицом в тот момент, когда застегивал последнюю пуговицу форменного гульфика…

У меня получилось даже лучше, чем я рассчитывал. Перворазрядником я был целых десять лет назад, но талант, как видно, не пропьешь. Мой первый тренер всегда говорил: «Струге, если есть такая возможность, то бей в подбородок». Я не понимал, зачем бить в подбородок, если можно ударить в глаз. Сиреневый закат на минуту обеспечен. На что мой первый тренер возразил: «После удара в подбородок обеспечен не только сиреневый закат, но и сиреневый рассвет». Дважды я это испытал на ринге.

Сейчас это испытал Миша. Не знаю, в каком виде он был «кандидатом» и в каком теперь уже не скоро станет мастером. Мой прямой правый в его подбородок с переносом центра тяжести всего тела можно было записывать на видеопленку для школьного учебника бокса.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату