небо прорвало. Сверху лило как из худого крана. У двух девчонок – продавщиц обувного отдела, Людмилы и Адочки, – рухнул шест, который держал палатку, и, если бы не Антип Егорович, девчонки так бы и валялись под мокрой парусиной. Енотов храбро кинулся на помощь – встал вместо деревянного шеста и всю ночь держал крышу палатки над перепуганными девчонками. Только в пять утра дождь утих, а девочки попросились в палатку к соседям. Тогда же и директор ушел к себе (в его палатке было еще четверо мужчин, только поэтому он не пригласил молодых особ к себе). Каково же было его удивление, когда за завтраком, прямо возле костра, девицы поднялись с бревна, на котором сидели, и, пряча стыдливые глаза, заявили:

– Антип Егорович. После того, что вы сегодня ночью сотворили, вы… как законопослушный гражданин просто обязаны на нас жениться!

– А… что я такого сделал? – подхихикивая, поинтересовался директор.

– Вы лишили нас чести! – в один голос возопили несчастные.

– Сразу… обеих? – поперхнулся Енотов. – Но я не могу… Позвольте! И о какой чести… Я же просто держал шест – спасал вас от сырости!

Дальнейшие препирательства никого не волновали. Коллектив почуял запах грандиозной пьянки и дружно поднялся на защиту нравственности.

– Ты, Егорович, не мудри! – грозил скрюченным пальцем водитель Никодимыч. – Выбирай, кого за себя возьмешь, да и вся недолга. А то ить… Девки! Вы ж ить ешо несовершеннолетние, так?

– Так… – потупились девицы, хотя и одной и второй подкатывало к тридцати.

– Ну дык вот! – обрадовался Никодимыч. – Не возьмешь, в суд пойдут!

Конечно, можно было отвертеться, но едва Енотов представил, как это будет выглядеть… Он выбрал Аду. Не потому, что она была намного умнее и красивее Люды, а потому, что он ее боялся больше. Та бы точно засудила. Справили свадьбу и стали жить. Только директор превратился в мужа, как бывшая подчиненная резко наступила на его «я» каблуком, а тот и не собирался оттуда высовываться. Неожиданно Енотову в голову пришла отличная мысль: Адочка именно то, что ему нужно, просто необходимо для профессии! И с тех пор жизнь для Енотова повернулась масляным боком. Конечно, супруга не работала в ЦУМе, но всякий раз, когда ей казалось, что ее муженька кто-то собирается использовать, она появлялась в просторных залах магазина подобно девятому валу и сметала на всякий случай всех, потому что в тонкости никто и никогда ее не посвящал. Очень скоро даже сама мысль о том, чтобы попользоваться директорской сердечностью, никому в голову не залетала. Неизвестно, какая уж муха укусила Ирину Плюшкину из спорттоваров, но в конце мая она прибежала к директору вся в слезах и попросила срочно тысячу долларов на липосакцию. Или же тридцать тысяч в рублях.

– А что это – липосакция? – решил уточнить Енотов.

– Это… вы не знаете, что это такое? – изумленно вытаращилась Ирина. – Хотя и правда – откуда! Это… это операция на сердечной мышце. У меня безумные боли в области сердца.

– Так вы сердечница?

– Да вот, что делать. У кого варикоз, у кого печень ни к черту, а у меня сердце! Только, я вас умоляю, никому! Это моя тайна… я не хочу, чтобы меня жалели… хотя… мне… так горестно… – Девчонка сначала тяжело вздохнула, а потом проронила некоторое количество капель из ясных глаз, что окончательно сломило директора.

Енотов отложил все дела, позвонил Никодимычу на мобильник и через секунду умчался в банк. Ирина получила деньги в этот же день и, страшно довольная, заверила:

– Я вам верну деньги прямо второго апреля. У мужа будет зарплата! Вы сохранили мне жизнь!

Вечером у Енотовых летали тарелки, стулья и торшеры. Адочка как-то узнала, что Антип выделил работнице деньги, заглянула к нему в сберкнижку и недосчиталась тридцати тысяч.

– Как ты посмел, лживый скунс, снять деньги?! – кричала она, топая ножками. – Кому ты подарил наши кровные рубли? Ты завел себе любовницу, вонючее чудовище?! В глаза смотреть!!!

– Адочка, ну что ты такое говоришь? – пытался успокоить любимую жену Антип Егорович. – Я просто дал деньги Ирине Плюшкиной…

– Кому?! Плюшкиной?! Да ей давно пора первую букву в фамилии заменить! Плюшкиной он дал тридцать тысяч! Не-е-т, я знала, я чувствовала, что эта гиена давно вокруг тебя кружит…

– Адочка, ну как ты можешь. Девчонка просто страшно больна. Ей нужна срочная липосакция, иначе она не выживет. Только ради бога, не надо ее жалеть, – поспешно добавил муж и осекся.

Лицо Адочки покрылось багровыми пятнами злости, казалось, еще немного и оно пойдет пузырями.

– Что… ей… нужно?! Липосакция?! А бриллиантовые зубы ей не вставить?! А на титьки силиконовые она у тебя не занимала?! Ах ты…

Дальше шли нелестные отзывы об умственных способностях Енотова, неоднократно вспоминалась его мать, а также сыпались страшные обещания. В конце концов супруга смилостивилась и объяснила Антипу Егоровичу, что значит мудреное слово. Енотов глупым не был, не прошло и каких-то трех часов, как он понял, что это просто отсасывание неугодного жира с желаемых мест молодых прелестниц.

На следующий же день, оскорбленный в своих лучших чувствах, Енотов сам заявился домой к Плюшкиной.

– Ирина Максимовна, я требую объяснений! Куда вы употребили мои деньги? – напыщенно начал он, но девушка весьма легко отмахнулась.

– Ах, да боже мой! Я же сказала, верну вам деньги второго числа. Вы что, всерьез расстроились, что я не смертельно больна?

Конечно, второго она деньги не вернула. Не было их и третьего числа. И тогда в магазин заявилась Адочка собственной персоной. Нимало не смущаясь присутствием покупателей, она молча подошла к девушке, как-то лихо завернула ей руку и ножницами оттяпала несчастной лгунишке изрядный клок волос прямо надо лбом.

– Это тебе, чтобы про долг не забывала, – доходчиво пояснила она. – Знаешь, как удобно: подходишь