Хосе'.
Ещё через две недели, получив от нас аванс в размере пятидесяти миллионов долларов, Железный Батька отписал нам десять тысяч гектаров земли на противоположной от Солигорска стороне Солигорского водохранилища и выдал разрешение на строительство города для заслуженных пенсионеров со всех концов 'Сенегалиии'. А ещё через неделю там начались строительные работы. Мы не стали заморачиваться с большой стройкой и решили ограничиться одним только быстровозводимым жильем, которое вызвалась построить для нас ударными темпами одна немецкая компания. Сроки были установлены жесткие, всего три месяца, но немцы сказали, что уложатся и сдержали своё слово, но и платили мы им щедро. Нам уже было кого отправлять в тихую и спокойную Белоруссию. Численность нашей команды уже перевалила за три тысячи человек и это были пока что одни только военные, причём такие парни, которые могли не только постоять за себя в обороне, но и атаковать любого противника.
Вместе с тем мы быстро развивали свою тайную организацию и уже довольно скоро Лера смогла обеспечить наш, пока что ещё малочисленный, научно-исследовательский центр соколовитом. Начиная с декабря месяца, мы стали активно вербовать не только старых, но и более молодых учёных и конструкторов в России и за рубежом. Вербовщики работали по точно такому же сценарию, по которому мы действовали в случае с полковником Загребельным, но уже не с бухты-барахты, а предварительно изучив прошлое каждого кандидата. К этому времени, внимательно приглядевшись к вторгшимся на землю валарам, я уже выяснил, что наш десант в прошлое должен состоять из тридцати семи тысяч трёхсот пятидесяти человек. Разговаривая со своими ближайшими помощниками, я согласился, что не менее двадцати тысяч человек должны быть выдающимися учёными, способными не только повторить в прошлом все научные достижения и открытия нашего времени, но и достичь новых свершений, в том числе изучая огромный космический корабль, который валары нарекли 'Орбодакером', то есть 'Неудержимым', чтобы в далёком будущем обуздать космических захватчиков.
Начиная с весны две тысячи четырнадцатого года, мы должны были собрать всю свою команду в Ново-Солигорске и приступить к планомерному изучению как нашего прошлого, так и валаров, чтобы не только отразить нападение врага, но и развить нашу науку. У валаров нам было чему поучиться, ведь они опередили нас на добрых пятьсот, а то и всю тысячу лет, вот только почему-то считали, что имеют полное право в борьбе за жизненное пространство уничтожать даже себе подобных. Признаться честно, каждый человек, входивший в нашу команду, уже очень скоро становился не от мира сего и забывал о всех своих прежних привязанностях. Наверное, в первую очередь потому, что мы очень часто смотрели, как валары безжалостно уничтожали на нашей планете всё живое. Отнестись спокойно к этому было невозможно и мы все превратились, в защитников Брестской крепости, которые знали, что никто из близких не узнает о нашем подвиге. В общем о родственных связях не шло и речи.
Мне в какой-то мере повезло, ведь рядом со мной была Оля, но с другой стороны я первый стал Брошкиным. Моя любовница, к которой я проникся ещё большими чувствами, чем раньше, ещё осенью сказала, что 'вселится' в тело молодого, рослого и сильного парня, пусть даже тот будет неграмотным крестьянином. Только так она могла, по её словам, полностью сосредоточиться на своём любимом ракетостроении и в последующие годы доказала, что петрит в ракетах ничуть не хуже самого Королёва. Точно так же решили все наши женщины-учёные и объясняли они это таким образом — быть в начале прошлого века учёной, к тому же молодой красавицей, значит подвергать себя опасности, вызывая ненависть у всех мужчин не нашего круга. Зато юный гений будет иметь непререкаемый авторитет в научной среде. Что же, время показало, что они были правы.
В любом случае меня совершенно не волновали такие пустяки, ведь я не собирался становиться великим учёным. На меня и без того свалилась такая куча обязанностей, что я порой был готов выть от тоски и скрежетать зубами от бешенства и вот почему. Меня нисколько не удивляло, что все мои друзья, а именно так у нас повелось с первого дня — быть друзьями не разлей вода, ратовали за жесточайшую дисциплину и требовали друг от друга полного самоотречения. Они были офицерами и этим всё объяснялось. Куда больше меня поразили учёные, инженеры-конструкторы и рабочие, которые не только поддерживали их, но и вообще были готовы стать чуть ли не воинствующими монахами, чему я с такой силой сопротивлялся.
Очень примечательной была одна вербовка, которую я провёл в первых числах декабря. Помимо общего руководства, я не снимал с себя обязанностей по темпоральным исследованиям, не говоря уже о своих обязанностях главного изобретателя ментального шлема, мне приходилось заниматься в том числе и рутинной работой. Когда я в очередной раз вошел в зал наблюдения, то сорвал с доски первую же попавшуюся ориентировку и направился к креслу. Уже через десять минут я знал, где мне следует искать Виктора Зиновьевича Проскурина, крепкого и бодрого старика восьмидесяти пяти лет от роду, героя социалистического труда и одного из лучших рабочих станкостроительного завода имени Серго Орджоникидзе. Мы много знаем о гениальных учёных, поэтах, писателях и художниках, так вот, Виктор Зиновьевич был гениальным рабочим, профессионалом высшей квалификации, а именно такие нам и были нужны.
Свою дачу он превратил в нечто фантастическое, построив на шести сотках сказочный теремок. В доме у него тоже царил полный порядок и когда я убедился, что он отличный мужик, то встав с кресла сразу же позвонил ему. Старый рабочий при новой власти сильно нуждался в деньгах и потому хотел продать свою единственную ценность — дачу. Представившись покупателем, я сказал, что хочу заехать за ним завтра с утра и посмотреть на это чудо. В девять утра старик уже ждал меня возле своего дома, а поблизости околачивался внук, который снова влип в какое-то дерьмо и буквально на коленях, как я потом узнал, умолял деда выручить его, что было правдой. Когда Виктор Зиновьевич сел в машину, я сразу же задал ему стандартный вопрос и уже через двадцать минут мы поехали на одну из наших явочных квартир. Вообще-то его единственной мыслью в тот момент было выручить из беды внука и мы выручили этого незадачливого коммерсанта, передав тому восемьдесят тысяч евро. Зато уже во второй половине дня, осматриваясь на новом месте, старый мастер на все руки огорошил меня такими словами:
— Коля, всё, что я увидел, это конечно здорово, но ты подумал о том, как не дать народу там, в прошлом, разбежаться?
— Дед, мы как раз сейчас думаем об этом. — Ответил я, довольный собой — Мы каждого отбираем поштучно и не торопимся делать предложение первому встречному.
Старик негодующе махнул рукой и рыкнул:
— Не городи чушь, Коля! Я не об этом говорю. Сейчас, с перепугу, все хорошие, но какими мы станем там? В общем так, разведка, я думаю, что к каждому переселенцу нужно приставить даже не по сторожевому псу, а по самому настоящему палачу, чтобы при малейшем поползновении свалить, тот его тут же ликвидировал. Ну, по персональной овчарке приставить к нам, мастеровым людям и учёным, не получится, но хотя бы один пастух на десять душ нужен обязательно, а над этими пастухами нужно других поставить. В общем считай это моим требованием, Коля. Понимаешь, вселившись в тело какого-нибудь парня, который погибнет в Первую мировую или в гражданскую, я ведь убью его не полностью и то, что ты говорил мне о смерти моих детей и внуков, это всё ерунда. Думаю, что они и без меня родятся, ведь я тоже запросто могу родиться в новом двадцать восьмом году, только мне уже не придётся на Урал эвакуироваться и в четырнадцать лет к станку становиться потому, что той войны мы не допустим ни за что. Костьми все ляжем, но не допустим.
— А мы и гражданской войны не допустим, дед, — с улыбкой потрепав старика по плечу, сказал я, — а ещё сделаем так, что и в Первую мировую наши солдаты не станут гибнуть тысячами. Хоть мне и стыдно говорить об этом, Виктор Зиновьевич, а всё же я тебе признаюсь. Первая мировая война нам нужна, как компресс больному на голову. Без неё мы не сможем тех, кого нужно, попросту повесить, а всех виновных без жалости выпороть. Нам ведь нужно будет сделать так, чтобы та война стала последней.
Старик снова перебил меня:
— Коля, мы не на партсобрании, а ты не на трибуне. То, о чём ты говоришь, и коню понятно. Ты другое пойми, командир, все твои бойцы должны подчиняться любому твоему приказу беспрекословно, а ты, ей Богу, слюнтяйство тут разводишь. В общем я за то, чтобы каждый за всё, что он делает, жизнью отвечал и знал об этом с первого же дня. Незаменимых людей нет, Коля, зато ржа начинает металл точить с крохотного пятнышка. А уговаривать меня не надо. Твои уговоры стали лишними, когда я увидел, как эти поганые валерики начали гвоздить по Москве своими огненными шарами никого не жалея.
