Капунькис деловито развязал мешочек, натянул на себя кольчужную рубашку, стал ладить к поясу ножны с кинжалом.

Было морозно, но волшебные доспехи защищали Генриха от холода, а может, ему просто было жарко от страха. Мальчик вытащил из ножен меч, воткнул его в землю и, опершись на рукоять, стал ждать своей гибели. Он нисколько не сомневался, что жизнь его подходит к концу: уж если драконы не смогли одолеть чудовище, то какому-то мальчишке это тем более не по силам.

Время шло, а противник все не появлялся. «Должно быть, сейчас перевалило за полночь, — подумал Генрих. — Любопытно, с какой стороны появится богиня Удгарда? А может, она вовсе не появится? Это было бы здорово. Ведь колдовство Каракубаса тоже может дать осечку. Ведь так?»

Кого в эти минуты меньше всего беспокоила Безе-Злезе, так это Капунькиса. Шлем, похожий на кастрюлю с тремя оплавившимися ножками, то и дело наползал малышу на лоб, и глюм, без конца его поправляя, на чем свет стоит клял гномов.

— Вот скажи, — вдруг обратился Капунькис к Генриху. — Разве можно сражаться, имея на голове такой дурацкий шлем?

Генрих промолчал. Шлем глюма его совершенно не интересовал. «Страшно-то как, — думал мальчик. — И это ж надо — самому вызваться на гибель!.. Ну появится эта Безе-Злезе, что я должен сделать? Куда бить-то ее? Какое место у нее самое уязвимое? Живот? Голова? Пятка, как у Ахиллеса?»

— А вот представь, вдруг закроет мне эта железяка глаза? Так я даже не успею разглядеть Безе- Злезе, как она проглотит меня! — продолжал возмущаться Капунькис. — Нет, уж лучше я сниму шлем.

Мороз становился все сильнее. Поднялся ветер. Завывая и взметая снег, он закружил вокруг Генриха и его друга, как пес, который хочет, но боится укусить. С севера, закрывая непроглядной чернотой и без того темные небеса, стала наползать туча. Когда она закрыла собой все небо, вой ветра и все звуки вокруг стали другими, как будто туча была не тучей, а огромной банкой, плотно накрывшей поле.

Опасливо поглядывая вверх, Капунькис нервно вышагивал взад-вперед. Малышу очень хотелось скрыть свой страх, он даже молчал, что было на него совсем не похоже, но площадка утоптанного снега вокруг него увеличивалась ежесекундно, и, задержись Безе-Злезе еще на часок, снег на всем поле превратился бы в плотную корку. Глядя на мохнатого человечка, Генрих подумал, что должен уговорить его отправиться в укрытие, ведь Капунькис в Герои не записывался, а следовательно, погибать ему незачем.

— Знаешь, Капунькис, я тут подумал и решил, что без тебя мне будет удобней сражаться, — сказал Генрих.

— А? — встрепенулся глюм. — Ты что-то сказал?

— Понимаешь, когда идет настоящая битва, Герою некогда оглядываться по сторонам. И мне было бы легче, если бы ты в это время сидел в засаде…

— Я? В засаде? — возмущенно пискнул глюм. — Как трус, значит? Как ты только мог подумать, что я брошу тебя!

Глюм обиженно повернулся к Генриху спиной.

— Разве я предложил тебе трусливо бежать? Нет. Я хочу, чтоб ты понял вот что: сражаясь в одиночку, Герой думает только о себе, и поэтому ничто не отвлекает его от врага. А если рядом будешь ты, мне придется думать о том, чтоб тебе помочь…

— И не надо мне помогать, у меня самого меч есть! — буркнул глюм. Он воинственно взмахнул своим мечом, который на самом деле был кинжалом размером в две человеческие ладони. — Я сам кому хочешь помогу!

— Это я знаю. Но скажи, если б рядом был Бурунькис, тебе б спокойней дралось?

Глюм на мгновение задумался.

— Нет. Я бы только и думал, что ему угрожает опасность. Бурунькис ведь совсем не умеет драться, он только виду на себя важного напускает. Но я-то его знаю, я его люблю, как же я позволю ему погибнуть? Нет, ты глупость сказал. Рядом с Бурунькисом я бы вообще не смог драться. Я бы все время смотрел в его сторону, — сказал он.

— Вот видишь! — с облегчением вздохнул Генрих. — А ведь я тебя тоже люблю, и поэтому, если хочешь мне действительно помочь, отправляйся в засаду… Ну а если мне придется совсем уж туго, тогда и явишься на помощь. Вот уж неожиданность будет для Безе-Злезе!

— Думаешь? — спросил Капунькис.

— А то!

— Наверное, ты прав. Так будет лучше. Но я недалеко залягу в засаде, вон за той елкой. Хорошо?

Генрих кивнул.

— Так я пошел? — с надеждой спросил глюм.

— Да-да, иди.

Капунькис вздохнул и поплелся к невысокой густой елке.

Проводив друга взглядом, Генрих повернулся лицом к черной туче. Почему-то ему казалось, что Безе- Злезе должна появиться именно из нее. Мальчик с грустью подумал: «Как она хоть выглядит, эта Безе- Злезе? Хотелось бы знать, она вначале меня убьет, а потом съест, или сразу проглотит? Хотя разница, в общем-то, небольшая».

И как только мальчик подумал это, черную тучу над его головой расколола молния, а от раздавшегося грома содрогнулась земля. Ветер закрутился над равниной с еще большей силой, во многих местах он содрал с земли снег, и там зачернели черные прогалины. Со стороны леса донесся жуткий волчий вой, а откуда-то сверху ему ответил противный лающий смех. В том месте, где молния разорвала тучу, блеснул огромный серебристый рог, и Генриху вдруг подумалось, что сверкание, которое он принял за молнию, и было этим рогом. Безе-Злезе проломила им тучу, как скорлупу, и теперь выбиралась из «яйца». Рог несколькими могучими ударами раздвинул щель, и из нее появилась бугристая, похожая на жабью огромная голова. Под самым рогом чудовища находился один-единственный глаз, как у циклопа. Этот глаз был красным и пылал, точно выхваченный из костра уголь. Безе-Злезе глянула на Генриха и снова расхохоталась.

Если раньше мальчику было просто страшно, то теперь он почувствовал такой ужас, что душа ушла в пятки. Генрих застыл на месте, как каменная статуя. Сердце стучало так, что казалось, доспехи вот-вот развалятся на куски.

Тем временем Безе-Злезе стала выбираться из своего логова. Вначале она поставила на землю одну лапу, потом другую. Каждая из лап походила на небоскреб и была покрыта длинным слипшимся мехом. Лапы имели суставы, как у насекомых, а когти, царапая землю, оставляли рытвины, по которым могли бы течь реки. Верхнюю губу чудовища задирали желтые клыки, из приоткрытой пасти Безе-Злезе капала слюна. Падая, капли слюны с шипением прожигали в земле черные воронки. Бородавчатая голова БезеЗлезе в отличие от ее тела, покрытого, словно струпьями, клочьями шерсти, была гладкой и лысой. На этой голове устроили себе гнездовье стаи птиц, похожие на воронов. Но только вороны в сравнении с ними выглядели не больше муравьев. Генрих был уверен, что подобные птицы-великаны в его мире не водятся. Время от времени черные стаи с каркающим криком взвивались вверх и, сделав зловещий круг над заснеженным полем, возвращались на голову Безе-Злезе.

Каким же отвратительным миром должен был быть Удгард, чтобы породить такое чудовище? Насколько он должен быть огромным, неприветливым и мрачным, чтобы Безе-Злезе могла там существовать? И каким этот мир должен быть ничтожным, если позволяет такому ужасному божеству править? Все эти вопросы пронеслись в голове Генриха, и он ни на один из них не имел ответа. Но он видел, что Безе-Злезе — гостья или, скорее, агрессор из чужого мира — чувствует себя в его мире, в Большом Мидгарде, хозяйкой.

Вот на заснеженную равнину ступили все четыре лапы чудовища. Но лапы — это еще не вся Безе-