«Место встречи изменить нельзя». О ленте рассказывали ее создатель Станислав Говорухин и актер Владимир Конкин. Третьим должен был стать Владимир Высоцкий, но он, как мы помним, в день съемки передачи в студию не явился.
В начале марта на очередную практику в Ленинград уезжает Оксана Афанасьева. Провожая ее, Высоцкий дарит ей свой талисман с золотым Водолеем (они оба родились под этим знаком). К тому моменту их отношения прошли сквозь огонь, воду и медные трубы, и все, кто их наблюдал, уже не сомневались — это обоюдная любовь. Как мы помним, одно время влюбленные даже подумывали о ребенке, но потом отказались от этой мысли. Высоцкий знал, что тяжело болен, поэтому беспокоился о здоровье будущего чада. Оксане пришлось лечь в больницу…
Сам Высоцкий понимал, что вечно так продолжаться не может, что рано или поздно ему придется сделать решительный выбор, но он все никак не мог решиться. Кажется, он совсем запутался, как герой тогдашней комедии «Осенний марафон». Развод с женой, помимо прочего, означал и то, что ему бы пришлось навсегда забыть не только о поездках за границу, без которых он уже не мыслил своего существования, но и о той помощи «сверху», которая ему оказывалась именно потому, что женой его была еврокоммунистка Марина Влади. Однако и Оксану он любил так пылко, как умеют любить, наверное, только мужчины, вступившие в пору критического «среднего возраста».
Примерно в эти же дни случилась последняя встреча Высоцкого с ленфильмовским режиссером Иосифом Хейфицем (тем самым, который снимал его в «Плохом хорошем человеке» и «Единственной»). Режиссер вспоминает:
«Помню, я возвращался после какого-то совещания по улице Воровского. Был пасмурный весенний день, снежная каша на тротуарах. Слышу — догоняет меня мчащаяся машина, близко к тротуару. Оглядываюсь и сторонюсь, чтобы не обрызгало. Резко тормозит заляпанный грязью, что называется, „по самые уши“ серый „Мерседес“. Выскакивает Володя. Здороваемся, и я ему говорю:
— Легок на помине! Володя, я задумал экранизировать бабелевский «Закат» и «Одесские рассказы». И вы у меня будете играть бандита Беню Крика.
Он широко улыбнулся и, не раздумывая, грохнулся на колени прямо в снежную кашу…
Это была наша последняя встреча…»
Да, интересные метаморфозы происходили тогда в советском искусстве. В 1927 году фильм об одесском бандите Михаиле Винницком (Мишке Япончике), которого Исаак Бабель зашифровал под Беню Крика, уже снимал Борис Шумский. Однако советские власти этот фильм положили на полку, опасаясь, что он послужит толчком для подобного рода кино, где будет присутствовать романтизация уголовщины. На закате брежневского правления, когда началась новая волна коммерциализации советского кинематографа, эта романтизация вновь оказалась ко двору. И опять в авангарде этого процесса стояли либералы. Таким образом, осуществись этот проект, Высоцкий сразу после муровца Глеба Жеглова мог перевоплотиться в бандита Беню Крика. В те годы это входило в моду — когда на роли «обаятельных злодеев» начали приглашать именно самых раскрученных кумиров: так, Олег Янковский после секретаря парткома в «Премии» сыграл бандита Князя в сериале «Сержант милиции», Леонид Филатов после бравого советского летчика в «Экипаже» перевоплотился в отъявленного мерзавца в «Грачах» и т. д. Та же участь была уготована и Высоцкому. Но не сложилось…
И вновь вернемся к событиям 80-го.
Тем временем если «московское дело» на Высоцкого удалось благополучно разрешить, то «ижевское» продолжается. В середине марта певца вызывают в Ижевск на суд, но он ехать отказывается и (не исключено, что при помощи своих высоких «крышевателей») уезжает на несколько дней из страны (в Венецию, где в те дни снимается в очередном фильме Влади). Вместо себя Высоцкий отправляет на суд Николая Тамразова и адвоката Генриха Падву. И все, что в зале суда предназначалось для ушей Высоцкого, пришлось выслушать им.
Например, один из администраторов тех концертов, стоя на скамье подсудимых, кричал Тамразову: «Передайте Высоцкому, чтобы башли привез сюда. А то я выйду и взорву его вместе с его „Мерседесом“!» Понять кричавшего было можно, поскольку действительно складывалось впечатление, что Высоцкого «крышуют» власти, а в суде отдуваются «стрелочники» — козлы отпущения. О верности последнего вывода говорит хотя бы инцидент, который случился с нашим героем в аэропорту Шереметьево во время его отлета за границу.
В качестве провожающих с Высоцким были двое: Иван Бортник и Валерий Янклович. Поначалу все было как обычно и не предвещало никаких неприятностей. Таможенники, хорошо знавшие Высоцкого, уже собирались пропустить его без тщательного досмотра, хотя прекрасно знали, что он везет с собой запрещенные вещи — шкурки соболя, предназначенные для продажи (фактически контрабанда). Как вдруг к месту проверки подошли трое особистов, что было не случайно: после утечки альманаха «Метрополь» за кордон к заграничным вояжам Высоцкого у властей было особенное внимание. Если бы они нашли эти шкурки, разразился бы скандал. Понимая это, один из таможенников (а он в тот момент думал не столько о Высоцком, сколько о себе) не растерялся и сунул шкурку соболя, которая была в чемодане у Высоцкого, за пазуху Бортнику. Сам Высоцкий тоже перепугался и руками раздавил в кармане куртки пузырек с наркотиком. Пошла кровь. Но особисты так ни о чем не догадались, хотя нервы артисту все-таки потрепали.
В итоге досмотр продолжался больше получаса и на свой рейс Высоцкий не успел. У него конфисковали золотое кольцо, картину и еще что-то. Возмущенный артист позвонил одному из своих «крышевателей» — высокому чиновнику из Министерства внешней торговли (заместителем министра там был родной брат генсека Юрий Брежнев, с которым наш герой тоже был знаком, но шапочно). Тот посоветовал написать объяснительную на имя министра Патоличева. Высоцкий так и сделал. Причем специально наделал в объяснительной массу ошибок, чтобы разыграть волнение. Бортник тогда еще удивился: «Вовка, ты с ума сошел… Ошибка на ошибке!» — «Это специально», — ответил Высоцкий. «Понимаю, но это уж слишком — „дарагой“?!» Как показали дальнейшие события, хитрость Высоцкого удалась: все конфискованные вещи ему вскоре вернули. И отпустили за границу.
Между тем в Венеции между Высоцким и Влади состоялся серьезный разговор: он рассказал жене о своей проблеме с наркотиками. Объяснение произошло во время прогулки на катере. В первые мгновения после признания мужа Влади была вне себе от ярости, даже хотела сбросить Высоцкого в воду. И ее гнев можно понять — мало ей было проблем с сыном-наркоманом, так еще и супруг туда же. Но потом она взяла себя в руки и позволила Высоцкому продолжить свой рассказ. Как пишет сама М. Влади:
«Почему этот город пахнет смертью? Может быть, потому, что он словно зажат между солоноватыми водами и небом — влажный и теплый, как чрево мира…
…Этой ночью было сказано все, и наконец между нами нет больше тайн… Теперь я знаю все. Ты осмелился произнести «запретные слова».
Я наслаждаюсь этими минутами с болезненным ликованием, как мог бы наслаждаться последними минутами жизни смертельно больной человек. Мы снова вернулись к началу нашей любви. Мы больше не прячемся друг от друга, нам нечего друг от друга скрывать. Для нас с тобой это — последний глоток воздуха…
Ты говоришь мне, что обязательно поправишься, и чувствуешь сам, что это — конец.
— Я возьму себя в руки. Как только приеду в Париж, мы начнем соблюдать режим, мы будем делать гимнастику, вся жизнь еще впереди.
В конце концов, нам всего по сорок два года! Ты обещаешь, что к моему дню рождения в мае «все будет в порядке»…»
21 марта Высоцкий был уже в Москве. На следующий день к нему в дом явились очередные гости: близкий друг Вадим Туманов и журналист Борис Прохоров. Последний оказался у Высоцкого в первый раз. Как-то он оказал Туманову важную услугу, и, когда тот поинтересовался, чем он может его отблагодарить, Прохоров ответил: «Познакомь меня с Высоцким». Туманов позвонил артисту и попросил о встрече. А своего друга отрекомендовал так: «Хороший парень, хоть и журналист». Далее послушаем самого Б. Прохорова:
«Наверное, нас ждали, потому что дверь распахнулась сразу на первую трель звонка. Щурясь от подъездного полумрака, я шагнул прямо в освещенную комнату. Крепкое оценивающее рукопожатие.
— Владимир Семенович?
— Нет, просто Володя.
