Почерк неуверенный. Не его. Ошибки. Ира рассказала: просил шприц. Такового в доме не было. На ее вопрос «зачем?» — сослался на горло: плохо со связками. Пошли с Ирой на бульвар Профсоюзов, в косметическую поликлинику. Одна из сестер его узнала и дала шприц. Дома ушел в ванную комнату и плотно закрыл дверь. Оттуда до Иры доносился его хрип. Потом поцеловал ее и умчался обратно в Москву…»
18 апреля Высоцкий дает концерт в Москве, на улице Олений Вал.
В эти же дни у себя дома он делает свою последнюю запись с музыкантами: записывает песню «О конце войны», которую предполагалось включить в фильм «Мерседес» уходит от погони», работа над которым завершалась на Киностудии имени Довженко. Однако судьба этой записи будет печальной — в фильм ее не возьмут.
Памятуя об обещании, которое он дал в Венеции своей жене, Высоцкий в конце апреля предпринимает очередную попытку перехитрить болезнь. Он обращается за помощью к врачу Института скорой помощи имени Склифосовского Леониду Сульповару. Тот вспоминает:
«И я начал искать, что можно еще сделать. Единственный человек, который этим тогда занимался, был профессор Лужников. К нему я и обратился… У меня была надежда большая — и я Володю в этом убедил, что мы его из этого состояния выведем. Лужников разрабатывал новый метод — гемосорбцию (очистка крови). Я договорился…»
Вспоминает В. Янклович: «В Москве Володе впервые в Союзе делают гемосорбцию. Сульповар договорился с профессором, который занимался этим. Профессор попросил Володю обо всем рассказать откровенно, иначе не имеет смысла пробовать… Володя рассказал все: когда, сколько и как… Когда он может бороться, а когда нет… Решили попробовать. Володя остался в больнице — гемосорбцию сделали…» (Это произошло 23–24 апреля.
Свидетель тех событий врач А. Федотов продолжает рассказ:
«Кровь несколько раз „прогнали“ через активированный уголь». Это мучительная операция, но он пошел на это. Но гемосорбция не улучшила, а ухудшила его состояние. Мы зашли к нему в больницу на следующий день. Он был весь синий.
— Немедленно увезите меня отсюда!»
28 апреля Высоцкий дает концерт в НИИ «Витамин», а на следующий день — в Троицке, в Институте физики высоких давлений. В конце последнего представления Высоцкому внезапно стало плохо. И его увезли домой еле живого.
1 мая герой нашего повествования был дома в компании своих близких друзей: Вадима Туманова, Валерия Янкловича, Анатолия Федотова, Владимира Шехтмана. Где-то в середине дня внезапно заявился пьяный Олег Даль. Сказал, что не может в таком виде возвратиться домой, и попросил приютить его на несколько часов. Высоцкий разрешил. На кухне этой же квартиры Далю вшили «торпеду» (это сделал Федотов). А на следующий день грянул скандал. Вот как об этом вспоминает О. Афанасьева:
«Володя должен был приехать за мной. Жду его дома на Яблочкова. Нет. Звоню, подходит Янклович. „Не волнуйся, все нормально, мы тебе позвоним“. — „А где Володя?“ — „Он не может подойти“. — „Я сейчас приеду“. — „Нет-нет, не вздумай“.
Беру такси, через 10 минут вхожу в квартиру, там — е-мое: столы грязные, посуда, бутылки — настоящее гулялово. Захожу в спальню. Там Даль спит с какой-то бабой. Кошмар, вертеп, воронья слободка. Я хочу войти в кабинет, и вдруг оттуда выходит девка, мне знакомая, — в рубашке, босая. Я зову ее на кухню: «Ира, значит так: я сейчас уезжаю. Я приеду в половине третьего. В половине третьего в квартире должна быть идеальная чистота, и помойка вынесена, и вас, блядей, не должно быть здесь даже духу». И уезжаю. Пошла на рынок. Через полтора часа звоню: «Все убрали?» — «Да». — «Хорошо. Можете спускаться».
Я приехала — девственная чистота в квартире, девственно на кровати спит Володя, в другой комнате спит одинокий Даль. Он проснулся, вышел, и я первый раз в жизни видела, как у человека трясутся руки и он пьет, держа стакан водки через шею на полотенце (в спектакле БДТ «Энергичные люди» по В. Шукшину это с блеском показывал актер Евгений Лебедев.
3 мая Высоцкий в последний раз играет в спектакле «Добрый человек из Сезуана». В последующие несколько дней он играет еще в двух спектаклях: 6-го в «Преступлении и наказании», 7-го — в «Гамлете».
В промежутке между спектаклями (5 мая) он дает концерт в столичном ДК ПТО.
9 мая Высоцкий приезжает к своему приятелю В. Баранчикову и поет ему «Купола». В это время в Елоховской церкви, которая находилась поблизости, зазвонили колокола, что придало песне особое звучание.
На следующий день Высоцкий вылетает в Париж. Провожают его Янклович и Оксана. Ехать к жене Высоцкий не хотел, поскольку главную ее просьбу — завязать с наркотиками — он так и не выполнил. И показываться ей на глаза в день ее рождения ему было то ли стыдно, то ли неприятно. Поэтому перед отлетом он позвонил Марине и сказал, что встречать его не надо, мол, доеду сам. И не доехал — прямо из аэропорта Орли завис в ресторане «Распутин». Влади, которая безуспешно прождала его несколько часов дома, взяла с собой своего среднего сына Петю и отправилась на поиски мужа. Нашли они его в «разобранном» состоянии.
11 мая Влади уговаривает Высоцкого лечь в клинику Шарантон — в ту самую, где несколькими годами ранее лечился от наркомании ее старший сын Игорь. Вспоминает М. Шемякин:
«Володька попал в сумасшедший дом. Был жуткий запой, его напоили свои же доброхоты: Высоцкий едет с нами! Ну, как не выпить с Высоцким — на всю жизнь сувенир! Две бутылки коньяка ему дали в самолете… А я узнаю об этом во время жуткого своего запоя — звоню домой, супруге, она говорит: „А ты знаешь — Вовчик уже давно на буйном…“
И я — еще погудевши, там, ночь, полдня — думаю: нужно увидеть Володю. И вот я стою перед громадным таким, мрачным зданием. А там, где-то в середине, сидит Вовчик, к которому мне нужно пробиться, но как? Во-первых, у меня такой первобытный страх, по собственному опыту знаю, что такое психиатрическая больница; во-вторых, все закрыто. Я перелезаю через какие-то стенки, ворота, бочком прячусь между кустов сирени… Вижу — какая-то странная лестница, я по ней поднимаюсь, почему — до сих пор не могу понять, это чисто звериная интуиция! — поднимаюсь по этой лестнице до самого верха почему- то, там — железная дверь и маленькие окошечки, в решетках. Я в них заглядываю — и вдруг передо мной выплывает морда такого советского психбольного. Он мне подмигивает так хитро из окошечка: «Э-э-э!» — и так двумя пальцами шевелит. А я ему тоже: «Э-э-э!» Мол, давай, открывай, чего ты мне рожки строишь?
У них — проще, чем в советских психбольницах, он берет — и открывает дверь — за что-то дернул, а может, плечом нажал посильнее. Я вхожу. Вонища такая же, как в советских психбольницах, — инсулиновый пот. И я по коридору почему-то сразу пошел налево, и вдруг — у окна, — помните, в «Мастере и Маргарите», когда Иван Бездомный почему-то ткнул пальцем в пунцовую байковую пижаму? — так вот в пунцовой байковой пижаме — Вовчик, у окошка стоит. Он обернулся — а он тогда в каком-то фильме снимался, — волосы такие рыжеватые, и все так сплетается, в таком вангоговском колорите, сумасшедшем. И — мне навстречу: «Миша!» А я — после запоя, в еще более сентиментальном настрое: «Вовчик!..»
Он повел меня к себе в палату, в такой… закуток. Я говорю:
— Что? Вот так-то…
А он:
— Да… Да… Вот, напоили!
И вот так он сидит, а я говорю:
— Ну что? Что? Все нормально, все будет хорошо…
А он мне:
— Мишка, я людей подвел!..
