Как мог я в лесу утомиться так скоро,Когда я — родителей слабых опора!Лишиться страшусь стариков своих милых, —Я вынести горе такое не в силах!Я знаю, волнуется наша обитель,Терзается думой бессонный родитель,Измучена матушка скорбью своею, —О нет, не себя, — стариков я жалею!Живу я, чтоб жили они, торжествуя, —Для счастья, для жизни двух старцев живу я!»Сказал и воздел он с рыданием руки.Услышав отчаянья громкие муки,Воскликнула праведница молодая,С ресниц его слезы рукою снимая:«Пусть свекра с свекровью хранит моя сила, —Обеты и жертвы, что я приносила.Вовек не сказала я речи обманной, —Так пусть моя правда им будет охраной!Сатьяван: «Пойдем, ибо сердцем измучусь,Боюсь, что ужасна родителей участь.А будет им горе, — покончу с собою.Пойдем же, прекрасная, темной тропою».Тогда обняла Савитри молодаяСупруга, подняться ему помогая.Он встал, и растер свое тело, и взглядомОкинул кошелку, стоявшую рядом.Она: «Завтра утром придем за плодами,А острый топор пусть отправится с нами».Повесив кошелку на ветке древесной,Царевна топор подняла полновесныйИ, мужа другой обнимая рукою,Лесною тропою, безлюдной, глухою,Пошла, дивнобедрая, легкой походкой.Сатьяван сказал ей, прелестной и кроткой:«Здесь часто бывал я и знаю дорогу.К тому же и месяц растет понемногу.Тропа раздвоится, достигнув поляны, —На север пойдем, где приют мой желанный.Здоров я, нетрудно шагать мне далече,С отцом, с милой матерью жажду я встречи».
[Возвращение Савитри и Сатьявана]
Дьюматсена, годы влачивший в смиренье,Внезапно обрел, осчастливленный, зренье.Пошел он с женой своей, Ша́йбьей, в другие,Соседние пу́стыни, рощи глухие.Измучились, дряхлые, в поисках сына,И горькою стала двух старцев судьбина.
