Бог смерти сюда приходил красноокий… Скажи, — исцелил тебя сон твой глубокий? И если прошла твоя боль головная, — Пойдем, ибо тьма наступает ночная». Сатьяван, обретший сознание снова, Взглянул на цветение мира лесного И молвил, как будто от сна восставая: «Рубил я дрова, о жена дорогая, Почувствовав боль в голове, на колени Твои я прилег, чтоб найти исцеленье. Вдруг тьмою оделись поляны и рощи. Я мужа увидел неслыханной мощи. Что было со мною? То сон или бденье? То был человек иль явилось виденье?» Сказала жена: «Мгла ночная сгустилась. Поведаю завтра о том, что случилось. И мать и отца ты оставил в смятенье, Пойдем, ибо ночи надвинулись тени. Здесь ищет свирепая нечисть корысти, Здесь рыщет зверье, здесь тревожатся листья, Здесь воют шакалы, — полна я испуга От их голосов, долетающих с юга». А муж: «Но во тьме ты не сыщешь дороги, Боюсь, что от страха отнимутся ноги». Она: «Вот огонь, раздуваемый ветром: Лес нынче горел; если хочешь ты, светлым Я сделаю путь, прогони опасенья, — Огонь принесу, разожгу я поленья. Но если ты болен, идти тебе трудно, А ночью дорога опасна, безлюдна, Тогда посидим у костра до рассвета, А завтра пойдем, о блюститель обета!» Сатьяван: «Прошла моя боль головная, Родители ждут меня, тяжко страдая. До сумерек мать запрещала мне слезно Скитаться, — ни разу я не был так поздно В лесу! Даже днем поброжу я немного, — Уже у родителей в сердце тревога, Вернусь, — от обиженных слышу упреки: «Как долго в лесу ты бродил, одинокий!» В каком же волненье родители ныне, В тревоге какой о единственном сыне! Как часто, когда вечера наступали, Они говорили мне в светлой печали: «Докуда ты жив, мы не знаем забвенья. Не сможем прожить без тебя и мгновенья. Сыночек, ты — посох для старца слепого, Ты наших потомков — оплот и основа, В тебе — поминальная жертва, и слава, И нашего рода надежда и право!»
