Ты видишь, мы жалкие ныне страдальцы. Умеренны в пище, не ведая крова, Мы строгий обет соблюдали сурово, Но так как мы не дали миру потомства, То с бездною адской свели мы знакомство. Добро мы творили, забыв о досуге, Не полностью наши иссякли заслуги, Осталось у нас лишь одно волоконце, Еще не совсем нас покинуло солнце, Но стебель порвется — мы рухнем в потемки, Затем что от нас не родились потомки. У нашего рода, что прежде был громок, Есть, правда, единственный в мире потомок, Мудрец Джараткару, великий подвижник, Хранитель преданий, отшельник и книжник. Несчастный живет, не питая желанья, Усердно блюдет он обет воздержанья, Не зная любви, наслаждений взаимных, Зато разбираясь в молитвах и гимнах. Великий душою, бичует он тело, Духовным делам предаваясь всецело. Хотя и огромны святого заслуги, У жалкого нет ни детей, ни супруги. Он к подвигам, он к воздержанию жаден, Поэтому жребий отцов безотраден. В его голове — только глупые бредни, Поэтому он в нашем роде — последний. А мы, из-за глупого родича, в яме Повисли, унылые, вниз головами. Быть может, ты встретишь его на дороге, Тогда ты скажи ему: «Праведник строгий, Отшельник, мудрец, чьи достоинства редки! На стебле вираны висят твои предки. От стебля осталась им самая малость, И ты — эта малость, что предкам осталась. Как можешь ты предкам являть вероломство? Супругу возьми, чтоб оставить потомство!» На стебле вираны висим, не виновны. Тот стебель непрочный — наш ствол родословный. Изгрызана крысой вирана-растенье, То — временем съедено все поколенье. Висим на одном волоконце до срока, — На сыне висим, что живет одиноко. А крыса, которую видишь ты в яме, То — время, что властно от века над нами. Оно Джараткару съедает неспешно, А тот, возомнив, что живет он безгрешно, Гордясь, что обет соблюдает сурово, Идет, отрешенный от горя людского.
