преградила громадная полынья, образовавшаяся возле судна за время нашего отсутствия; пришлось идти вдоль нее далеко на запад, прежде чем удалось, наконец, через нее переправиться. На судне нам рассказали, что в момент образования полыньи судно получило сильный толчок, примерно такой же, как в августе, когда мы взрывами пытались освободить «Фрам». В 12 ч 30 мин ночи снова почувствовали толчок. Вышли на палубу. Оказалось, что примерно в 20 м от корабля параллельно старой полынье лед дал новую трещину. Она прошла вдоль ближайшей большой лодки и пересекла одну из куч угля. Перед этой кучей стояла бочка, которую мы потеряли бы наверняка, если бы трещина не разделилась на два рукава у самой бочки; она сомкнулась снова, обойдя кучу с обеих сторон. Бочка и мешки с углем поплыли по полынье на образовавшемся таким образом небольшом островке. Вскоре удалось подтащить островок к берегу и спасти весь уголь, за исключением одного мешка в 50 кг, который пошел ко дну. Из предосторожности я распорядился, чтобы вахтенные осматривали склад каждую вахту, а если снова начнется сжатие, то и чаще.
13 февраля Хенриксен, Амунсен и я пошли к югу, чтобы обследовать, каков в том направлении лед. Оказалось, что и здесь он чрезвычайно торосистый; много недавно образовавшихся полыней. Полынья за кормой судна утром вскрылась, и над ней поднялся такой густой туман, что мы совсем потеряли судно из виду. На следующий день она еще больше расширилась, а 16-го в полынье произошло сильное сжатие. Лед дрожал и грохотал, словно мощный водопад; он расщеплялся на тонкие горизонтальные слои. Сжатия повторялись теперь почти ежедневно, а одно время непрерывно образовывались новые трещины и полыньи. После этого лед сравнительно успокоился до 10 апреля, когда снова пришел в движение. В ночь на 15-е сильное сжатие было в полынье по левому борту. Пришлось вытащить лаглинь с мешком и переместить глубомер. В ту же ночь лед треснул под двумя складами провианта, и их тоже пришлось перенести поближе к судну.
21-го утром нас разбудил мощный грохот за кормой. Нурдал тотчас спустился вниз и сообщил, что лед грозит навалиться на судно. Оказалось, что громадная глыба взгромоздилась над краем льда за кормой и теперь беспрепятственно скользит по нему, направляясь прямо к ахтерштевню. Но «Фрам» выдерживал, не дрогнув, и не такие толчки; на этот раз он также молодцом прошел испытание. Лед раскололся о крепкий штевень и рассыпался по палубе судна на уровне полушканцев, заполнив все пространство до самого такелажа бизань-мачты. Судно сидело теперь почти свободно в своем футляре, а лед вокруг разбило на множество мелких льдин. Льдины эти погружались под тяжестью снежных сугробов, и ходить вокруг судна было трудно; того и гляди провалишься сквозь снежную кашу в воду.
13 мая днем полынья между кузницей и судном стала расширяться и через какие-нибудь два часа достигла примерно 80-метровой ширины. Из бочки, укрепленной на вершине мачты, хорошо была видна огромная полынья, простирающаяся, насколько хватал глаз, на юг; полынья за кормой также тянулась, как можно было видеть, далеко на СВ. Я поплыл по ней на плоту пытаясь отыскать проход, но безрезультатно. После ужина снова поплыл уже к югу, но и на этот раз не нашел прохода. Часов в 10 вечера из бочки было видно, что полынья еще больше расширилась и по-прежнему тянется к югу насколько хватает глаз. Небо над нею было темное, «водяное».
Посоветовался со Скотт-Хансеном, что нам предпринять. Хотя при настоящих условиях взрывы не могли принести много пользы, тем не менее мы решили попытаться освободить судно с помощью взрывов. Сошлись на том, что следует заложить несколько фугасов у самой кормы. Тотчас весь экипаж принялся за работу. Сначала почти в одном месте были заложены и взорваны шесть пороховых шашек, но без особого успеха. Затем сделали неудачную попытку использовать пироксилин. Часам к трем утра работу пришлось приостановить, так как лед оказался настолько мощным, что бур не проходил насквозь, а расчищать густую снеговую кашу не было возможности. В 8 ч утра на следующий день заложили еще два фугаса, изготовленных за ночь Скотт-Хансеном и Нурдалом, но ни один из них не взорвался. Несколько взорванных в течение дня фугасов произвели весьма слабое действие, настолько слабое, что не имело никакого смысла продолжать попытки. Пришлось подождать лучших ледовых условий.
Погода в течение первой половины января стояла хорошая; небо ясное, мороз-40… – 50 °C. Самый холодный день был 15 января, когда термометр показывал от -50 до -52 °C. В последние две недели января температура держалась значительно выше, но в феврале снова упала, 13-го она опять дошла приблизительно до -48 °C, а затем снова стала повышаться, достигнув примерно -35 °C в конце февраля. С 5 марта, когда термометр показывал -45 °C, температура стала быстро повышаться. 12 марта было -12 °C, 27 марта -6 °C; хотя, само собой разумеется, временами случались и более холодные дни. Апрель был почти весь довольно холодный: около -25 °C. Самый холодный день выдался 13-го, когда было -34 °C. Первая неделя мая была также довольно холодная: от -20 до -25 °C, вторая неделя уже теплее: около -14 °C. 21 мая впервые за этот год температура поднялась выше нуля; максимальный термометр во время вечернего отсчета показал плюс 0,9 °C.
Отдельные дни в течение этой зимы отличались удивительно большими и неожиданными колебаниями температуры. Такова была, например, пятница 21 февраля. Утром было облачно и дул свежий ветер с ЮВ. Попозже днем ветер перешел внезапно к ЮЗ и скорость его уменьшилась до 4,4 м; одновременно температура понизилась с -7 °C (утром) до -25 °C (перед самой переменой ветра), а затем к 8 ч вечера опять быстро поднялась до -6,2 °C.
В моем дневнике записано:
«Вечером я погулял немного по палубе и, прежде чем спуститься вниз, решил посмотреть, что делается за кормой. Высунув голову из-под тента, почувствовал такую теплую струю воздуха, что невольно мне пришла в голову мысль о пожаре на корабле. Вскоре я понял, что просто температура значительно повысилась с того времени, как я был под открытым небом.
Скотт-Хансен и я вышли потом наверх и поставили термометр под тентом; он показал -19 °C, тогда как наружный термометр показывал -6 °C. Долго ходили мы взад и вперед, вдыхая полной грудью теплый воздух. Бесконечно приятно было чувствовать на лице это теплое дуновение. Да, большая разница – жить при такой температуре или ежедневно вдыхать морозный воздух в 40–50 °C. Меня, правда, это не особенно тяготило, но многие жалуются, что у них болит грудь. Я только после большого моциона ощущал, что во рту пересыхает».
На следующий день, 22 февраля, ветер с утра дул с ЮЮВ, но позже он перешел в западный шторм со скоростью 17 м/с. Барометр никогда еще за все время экспедиции не падал так низко; он показывал 723,6 мм. Крутила такая вьюга, что в трех шагах от судна невозможно было ничего разглядеть; будку с термометрами на льду в несколько минут занесло снегом, отсчитать показания приборов стало невозможно. Внизу, в кают-компании, тоже было не особенно уютно: тяги не было, и мы тщетно пытались растопить печку; в конце концов пришлось залить огонь, чтобы не задохнуться от дыма. В воскресенье вечером непогода унялась, но в понедельник и вторник задул свежий ветер со снегом и метелью при 28 °C мороза. Только в среду днем погода по-настоящему прояснилась, и скорость ветра упала до 6 м. Тогда, наконец, и мы и собаки смогли сойти на лед и немного поразмяться. Собаки хотели было выбраться на воздух еще утром, но даже они нашли, что погода отвратительная, и опять забились в конуры.
Таких скверных дней случалось немало, и не только зимой, но и летом; обычно непогода длилась не больше одного дня и не влекла за собой больших неприятностей. Напротив, мы не без удовольствия приветствовали ненастье, в особенности если оно сопровождалось свежим ветром, который быстро гнал лед на запад. Наш дрейф и все, что было связано с ним, интересовало нас, конечно, больше всего. Поэтому настроение бывало часто гораздо лучше в ненастье, чем в ясные, светлые дни со слабым ветерком или полным затишьем и лучистым северным сиянием по ночам.
Вообще говоря, дрейфом, особенно в январе и в первую неделю февраля, мы были вполне довольны. За этот промежуток времени судно прошло с 48° до 25° долготы; широта оставалась примерно 84°50 . Лучше всего продвигались с 28 января по 3 февраля, когда непрерывно дул крепкий попутный ветер с востока, усилившийся в воскресенье, 2 февраля, до 18–21,6 м/с, а при шквалах – еще больше. Это была единственная настоящая буря за все путешествие. В субботу, 1 февраля, прошли меридиан Вардё, и по этому случаю устроили вечером маленький пир. 15 февраля находились под 84°20 северной широты и 23°28 восточной долготы, а потом нас снова отнесло на порядочное расстояние назад. 29 февраля оказались под 27° восточной долготы. После этого нас стало медленно нести на запад и несколько быстрее на юг, так что 16 мая очутились под 83°45 северной широты и 12°50 восточной долготы.
Дрейф служил поводом для многочисленных пари, в особенности, когда дело шло хорошо и настроение,
