строительстве в штате и стране, который, как сказал кто-то, был написан кровью. Окончательный вариант доклада с большой главой о Лоуренсе, большей частью составленный Джошем и Лейси, был холодным, беспристрастным анализом того, что было сделано неверного во многих федеральных программах и программах в штатах, и заканчивался трагическим результатом. Теперь это история, как доклад повлиял на Конгресс во всех будущих программах, на то, каким образом он был написан с такой силой, никогда не рассказывалось. Именно достоверность и делала доклад Шеннона незабываемым. Правда, в докладе было много фактов о жилищных условиях, безработице, ненависти и дискриминации; но все было сконцентрировано на человека на фоне пылающего насилия, которое потрясло нацию — полагаю, что без преувеличения могу даже сказать, что и весь мир, потому что передо мной лежат различные журналистские сообщения, цитирующие публикации из Москвы, Парижа, Германии и других европейских стран.

Джош и я были тесно связаны с докладом с самого начала. Роль, которую мы сыграли в нем, началась в тот вечер, когда мы закончили разработку повестки для слушаний. Мы решили, что Джош должен вернуться в Вашингтон, чтобы постараться связать вместе все концы, в то время как я отправлюсь на север, свяжусь с Люком и Лютером и найду Келли с Лейси, чтобы предупредить их, что доклад должен быть закончен, и что Келли нужно присоединиться к нам в Вашингтоне и начать знакомится с тем материалом, который мы собрали.

Я встретил Люка и Лютера в Сиракузах. Оба казались похудевшими и усталыми. Лютер сообщил, что в среднем на сон у них остается менее трех часов, он подсчитал, что они объездили штат во всех направлениях несколько раз. Их графики и отчеты показали, что они создали твердое ядро организации в масштабе всего штата. Серия маленьких, красных кружков — каждая представляла группу, преданную Келли Шеннону — испещряла карту штата; они находились в фермерских округах, в маленьких и больших городах.

— Что вы об этом думаете, Лютер? — спросил я.

— Мы устроим адскую схватку.

— Мы будем драться, и мы победим, — заявил Люк, без устали расхаживая по комнате. Он остановился перед картой. — К следующей осени на этой карте будет в два раза больше кружков.

— Как Келли? — спросил я. — Когда вы разговаривали с ним?

— Вчера вечером, — ответил Лютер. — Он в Лоуренсе.

— В Лоуренсе? Почему?

— У него еще с того ночного пожара руки чесались вернуться туда и что-то откопать.

— Он выяснил, что делал Маллади в ту ночь?

— Честно говоря, я не спрашивал. Он только сказал, что они придут с потрясающим материалом. Лейси говорит, что город вот-вот взорвется.

— Он хочет встретиться с вами и Джошем как можно скорее, — заявил Лютер. — Очевидно, он чувствует, что они могут закончить расследование и начать писать.

— Хорошие новости. Джош хочет, чтобы Келли скорее вернулся в Вашингтон. Как мне с ним встретиться?

Лютер нацарапал имя и адрес на полях меморандума.

— Вот адрес. Келли сказал, что они живут в квартире семьи по фамилии Джоунс. Это плохой район города, такой плохой, что его называют землей горшечников^{88}. Когда вы едете?

— Рано утром. Я хочу как можно скорее привезти его в Вашингтон.

— Очень надеюсь, что город контролируется республиканцами, — заметил Люк.

— Лоуренс многие годы являлся городом демократов, — ответил Лютер. — У них очень мощная политическая машина. Здесь утверждают, что они могут управлять множеством поводьев.

— Атака на Лоуренс может повредить нам в партии, — мрачно сказал Люк.

— Это может помочь среди молодежи, — возразил Лютер. Повернувшись ко мне, он добавил: — Знаете, мы следуем предложению Джоша и концентрируемся на молодых избирателях.

— Какова реакция?

— Хорошая. Джентайл теряет здесь привлекательность, особенно среди меньшинств.

— У нас есть черные организации?

— Черные, коричневые, желтые, даже некоторые индейцы, которые понимают, что их полностью выжимают мастерские, что делают корзины в Бруклине, — со смехом сказал Люк.

— Лютер, вы действительно считаете, что у нас есть шанс? — спросил я, когда Люк ушел в ванную комнату.

— Есть, но нам понадобятся те самые большие чудеса, о которых говорил Джош, — таков был его ответ.

Рано утром я отправился в Лоуренс. Погода была противной, с пронизывающим ветром, который заставляет стариков, вроде меня, ежиться даже в пальто. Серый мрачный день, конечно, не украшал Лоуренс. Он делал его еще более угнетающим. Я долго ехал от аэропорта до того адреса, который дал Лютер, и я хорошо разглядел город, пока такси везло меня вдоль узких, кривых улиц. Город оказался старым. Обычный индустриальный центр, выстроенный вокруг фабрики. Казалось, здесь было много мужчин, бесцельно бродящих вдоль улиц, с головами, опущенными к земле или запрятанными в воротники курток, либо стоящих группами в дверных проемах многоквартирных домов и глядящих на грязные улицы и ряды побитых мусорных баков.

— Не слишком приятное место, — сказал я водителю.

— Это свалка, — горько ответил он. Потом указал на людей в подъезде: — А это мусор; все мы мусор.

Неожиданно я вспомнил, что в ночь пожара Келли говорил мне о политике, владевшим монополией на такси, но когда я спросил об этом таксиста, он только бросил на меня испуганный взгляд и молчал остаток пути. Казалось, он был рад высадить меня и рванул прочь, словно гонщик.

Многоквартирный дом, который я рассматривал, был старым и грязным, как и любой дом в Гарлеме или в негритянском районе Вашингтона. Стекла в окнах были надтреснутыми или выбитыми; рваные газеты закрывали зияющие проемы. Я понимал, что из-за занавесок за мной следят многие лица, но никто не был виден.

В подъезде воняло мочой. Когда я направился к темной лестнице, открылась подвальная дверь и появился пошатывающийся старик. От него шел такой запах, что меня затошнило.

— Боже, что это? — спросил я.

— Канализационная труба, — ответил он. — Эта проклятая канализация вышла из строя три недели назад…

— Почему же вы не обратились к домовладельцу? — спросил я. — Вы же можете заболеть!

— Двое детей умерли на прошлой недели, мистер, — больше он ничего не сказал, входя в квартиру и плотно закрывая за собой дверь.

На дверях квартир второго этажа каких-либо имен не было. Я постучал в некоторые, но не получил ответа, хотя мог бы поклясться, что слышал шорох и дыхание внутри. На третьем этаже, мне почудилось, что я слышу слабый стук печатающей машинки. Я постучал. Ответа не было, и я постучал громче.

Дверь приоткрылась на несколько дюймов, и я смог разглядеть черное лицо.

— Я ищу семью Джоунс, — произнес я.

Внезапно дверь широко открылась, и холодный молодой голос спросил:

— Изучаете трущобы, мистер Маккул?

Это был Джин Абернети, самая сладкая шоколадка Барни Маллади.

— Боже, что вы здесь делаете? — удивился я.

— Это длинная история, — ответил он. — Слишком длинная, чтобы излагать ее сейчас. Пожалуйста, входите.

— Мы расскажем ему все, Джин, — произнес кто-то позади него.

Лейси улыбалась и протягивала мне руки. Она выглядела усталой, но по-прежнему опрятной. Когда я поцеловал ее в щеку, то уловил запах мыла вместо слабого и дорогого аромата, который она расточала, когда мы везли ее в город из Вексфорда.