Глаза Генриха опасно блеснули.
— Подумай, Обинье, — негромко произнес он. — И если у тебя есть разум, не забывай, что я твой король, а ты мой слуга.
Отпущенный мановением руки Обинье ушел молиться. Генрих в гневе ходил по комнате и наконец решил вернуться к любовнице, которая ублажала его до появления Жанны; однако пыла в его любовных актах не было. Он не испытывал страсти ни к кому, кроме этой упрямой девушки.
Генрих исключил Обинье из числа своих советников и уже не обращался к нему по-дружески. Не замечал его, когда тот исполнял обязанности постельничего, и окружающие поняли намек короля.
Обинье обнаружил, что жалованье ему задерживают, и он оказался в долгах — положении для человека его принципов весьма неприятном.
Генрих, озорно поглядывая на него, однажды спросил:
— Ну как, готов быть добрым слугой?
— Я всегда добрый слуга моему королю, но сводником не буду никому на свете.
— Дуракам приходится расплачиваться за свою глупость.
Обинье поклонился.
Его стали донимать. Стащили одежду, и он остался лишь в том, в чем был; король досаждал придирками и насмешками. Некогда уважаемый Обинье стал предметом издевательств, но на попятный не шел. Генрих продолжал обхаживать благонравную Жанну, придворные потешались, наблюдая за этим, и один из друзей сказал ему:
— Самые упрямые при дворе — это богомолец и девчонка.
— В неуступчивости им не откажешь, — согласился Генрих. — Но есть кое-кто не менее настойчивый.
— Если так, сир, и они тянут в разные стороны, кто в конце концов возьмет верх?
— У королей есть преимущество перед подданными, — угрюмо ответил Генрих.
Однако Жанна не сдавалась, Обинье тоже, и со временем Генрих выразил старому другу свое восхищение и сменил гнев на милость; но девушка по-прежнему отказывалась стать его любовницей, и хотя страсть его нарастала, он стал спокойнее, словно выжидал благоприятного случая.
Вздыхая по малышке, Генрих, разумеется, не жил монахом. В Нераке хватало красоток, готовых принять за честь внимание короля. Во время одной интрижки Генрих заметил, что у Жанны, слишком добродетельной, чтобы стать его любовницей, угрюмый вид. Значит, ревнует. Втайне он ликовал. И был уверен, что ждать осталось недолго: когда ревность доймет ее, она смягчится.
Но Жанна не уступала. Когда Генрих обратился к ней еще раз, она ответила, как прежде. В раздражении он сравнил ее холодность с пылом нынешней любовницы. Жанна, широко раскрыв глаза, заметила, что положение у этой женщины совсем другое.
— Почему же? — спросил Генрих. — С какой стати ангелу, отмечающему наши добрые и дурные дела, упускать ее грехи, но усиленно стараться записать твои?
— Она замужем.
Генрих не мог скрыть удивления. Мадемуазель де Тиньонвиль пожала плечами.
— Если ее муж не возражает, ничего дурного в этом нет. Она не девушка, которую после того, как она лишится девственности, никто не захочет взять замуж.
— Я заблуждался! — со смехом воскликнул Генрих. — Не понимал твоих взглядов на добродетель. И сколько времени потерял зря из-за своей бестолковости.
Он приподнял Жанну и посмотрел на нее снизу вверх смеющимися глазами.
— Любовь моя, почему же ты не сказала мне о своем желании? Я ведь всегда говорил, что тебе стоит лишь заикнуться, и ты получишь то, о чем просишь.
Вскоре после этого Жанна де Тиньонвиль вышла замуж. Мужем ее стал Франсуан Леон Шарль, барон де Пардейан и граф де Панже; хоть он был толстым, неуклюжим и намного старше жены, но зато богатым и, как государственный советник, пользовался влиянием при беарнском дворе. Все сочли, что для мадемуазель это удачная партия, ведь, собственно говоря, кто такие Тиньонвили? Никто не замечал их, покуда король не обратил внимания на Жанну, и известность она приобрела тем, что отказывала ему.
Граф де Панже был не только богат и влиятелен, но и разумен. Он понимал, почему суверен избрал его в женихи, и охотно сыграл свою роль. Это был брак только по названию; его супружеские обязанности брал на себя монарх.
Граф с готовностью согласился. Своей ролью он снискал благодарность короля, а это неизменно приносит выгоды. Он знал, что значительно продвинется на государственном поприще, а жена со временем вернется к нему. Она очень хорошенькая, и он ее примет. Это был брак по расчету, и свой расчет имелся у обеих сторон.
Медовый месяц супруги проводили в Нераке. Панже потихоньку выходил из спальни, когда король входил туда играть роль мужа.
В Лувре подобный фарс оценили бы выше, чем в Нераке.
Но исходом дела был доволен даже Обинье. Теперь король успокоится; он добился своего. Ну а Генрих прямо-таки пылал страстью.
Жаль, думал Генрих, что маленькая Жанна запросила столь высокую цену за свою добродетель, потому что уступка ее не доставила ему того блаженства, какого он ожидал.
Поначалу Генрих не признавался себе в том, что разочарован. Он очень много думал о Жанне и решил, что жаждет ее больше, чем любую другую женщину. А теперь убедился, что разница между нею и другими невелика.
Девушка, которую он впервые увидел в покоях сестры, была бесконечно желанной. Но это дитя исчезло, и его место заняла расчетливая женщина… попросившая перед тем, как уступить, выгодно выдать ее замуж.
Очень жаль.
Генрих зевнул. Он часто зевал в обществе Жанны.
Жанна слишком долго медлила. Слишком искусно торговалась.
Теперь Генрих понимал, что в ней нет ничего такого, чем не обладают другие женщины, поэтому любовь их, едва начавшись, стала остывать. Он подумывал, как отделаться от малышки Тиньонвиль, когда пришла весть, что жена готова приехать к нему.
НЕЖНАЯ ДАЙЕЛЛА
Марго все это время плела интриги при дворе своего брата. Любовные дела ее вызывали ужас и смех; король и королева-мать не знали, что делать с ней.
Другим источником беспокойства оставался младший брат короля, герцог Анжуйский. Он отвернулся от дела гугенотов, повоевал на стороне католиков и всюду вносил разлад. Теперь у него появилась новая честолюбивая цель — стать правителем Нидерландов, и поэтому он готовился снова переметнуться к гугенотам. При этом Франциск понимал, что, поскольку он недавно сражался с гугенотами, вряд ли может надеяться на теплый прием в Нидерландах, но считал, что там охотно примут ту помощь, какую он сможет оказать в борьбе против Испании, хотя и встретят его с противоречивыми чувствами. И когда Марго вызвалась совершить путешествие в Нидерланды — якобы на воды, а в действительности узнать о тамошних настроениях, — это показалось ему хорошей идеей.
Отправилась Марго с пышностью, какой любила окружать себя; носилки ее были обиты красным испанским бархатом с золотым шитьем, стекла на дверцах искусно разрисованы. К любимой роскоши добавлялись интриги, неизменно доставляющие ей радость. В довершение всего в пути она встретила своего давнего любовника, Генриха де Гиза, и оба с огромным удовольствием убедились, что, как бы ни
