ночам рабочие-христиане, тайно внедренные в состав бригад и знавшие, где завтра будут проводиться работы; их не могли заподозрить.

И в Книге Иисуса Навина, где речь идет о взятии Иерихона, мы читаем:

«Народ воскликнул, и затрубили трубами. Как скоро услышал народ голос трубы, воскликнул народ громким голосом; и обрушилась стена города до своего основания, и народ пошел в город, каждый со своей стороны, и взяли город» (Иис. Нав., 6:19).

Кроме того, и это, возможно, объяснит предыдущее, в «Иудейской войне» Иосифа Флавия мы прочтем:

«Римляне, начавшие строить земляную насыпь на двенадцатый день месяца артемисия, с большим трудом завершили ее на двадцать девятый день (30 мая и 16 июня 70 года). Когда они поставили осадные орудия, Иоанн, сделав изнутри подкоп, прошел под землей до насыпи, поместил под ней сухое и смолистое дерево с серой, поджег и вернулся. Дерево загорелось, земля размягчилась, и насыпь с грохотом провалилась вместе с башнями (деревянными). Ведь сначала поднялся дым с пылью, а огонь не мог жечь, потому что был закрыт. Но как только насыпь размягчилась и обрушилась, вспыхнуло пламя. И римляне пришли в ужас, увидев, что из-под земли вдруг выходит огонь, и их охватило глубокое уныние…» (Иосиф Флавий. Иудейская война. V, 7[142]).

Все это вполне ясно. Отсюда едва пятьдесят километров по прямой до Александрии, бесспорной столицы алхимии тех времен. И посвященные в эту науку, которая была матерью современной химии, знали секрет пороха, а также гремучего состава или составов на основе ртути или серебра. Причем будь они египтяне, евреи или греки. Греческий огонь на море был тем же, чем на суше порох[143].

Вернемся к посещению Иродом гробницы Давида. Очевидно, бронзовая дверь открывалась вовнутрь, что нормально для любой двери. И пламя «вылетело на них, когда они сделали попытку проникнуть внутрь склепа». Объяснение очень простое. Если заранее на всякий случай посыпать порохом и гремучим составом первые метры коридора, закрытого бронзовой дверью, и открыть ее или поставить ногу на гремучий состав, смешанный с песком, порох воспламенится и в лицо осквернителям полыхнет огонь. Это принцип тех крохотных детских бомб, так называемых алжирских, где несколько зерен кремня, смешанных с небольшим количеством гремучего состава, взрываясь, вызывают по меньшей мере шок.

На худой конец капель горящей смолы, падающих с факелов охранников на землю, было достаточно, чтобы зажечь порох. В наши дни все это очень просто. Это казалось чудесным в ту эпоху, в мире невежд и непосвященных.

Вернемся же к «воскресению Иисуса», как его описывает Матфей:

«По прошествии же субботы, на рассвете первого дня недели, пришла Мария Магдалина и другая Мария посмотреть гроб. И вот, сделалось великое землетрясение: ибо Ангел Господень, сошедший с небес, приступив, отвалил камень от двери гроба и сидел на нем; вид его был как молния, и одежда его бела как снег. Устрашившись его, стерегущие пришли в трепет и стали как мертвые» (Матф., 28:1–4).

Отметим прежде всего, что эта сцена происходит в момент, когда евреи еще не могли выходить из Иерусалима, в гробнице не могло быть никого, кроме стражников. Ведь шаббат закончился только накануне после захода солнца. Точно в эту минуту по иудейскому закону кончилась суббота и началось воскресенье, но, так как была ночь, наружу выходить никто не мог. И на рассвете две женщины не побоялись, что их заметят на Голгофе, хотя было еще очень рано.

Их приход привлек внимание стражников — либо подозрение, либо интерес, ведь это были молодые женщины, как Мария из Магдалы, так и Мария — сестра Элеазара. Так вот, положение Иисуса во гроб готовил Иосиф Аримафейский (теперь мы знаем его настоящее имя), Иосиф Аримафейский, «который также учился у Иисуса» (Матф., 27:57). Переведем: который тоже был зелотом, потому что Иоанн (19:38) добавляет такое уточнение: «Ученик Иисуса, но тайный — из страха от иудеев». Другое второстепенное лицо, Никодим, которого Иоанн тоже называет учеником Иисуса, но тайным, потому что он приходил к тому «ночью» (3:1; 7:50), принес около ста фунтов смеси смирны и алоэ (Иоан., 19:39), то есть около пятидесяти килограммов смол. В таком мешке хватало места, чтобы спрятать некоторое количество пороха и гремучего состава, достаточное, чтобы отбросить боковой камень, не расколов его. Ведь он привален (Матф., 27:60; Марк, 15:46), и эта маленькая деталь упрощает операцию вскрытия гробницы.

Очевидно, что тайну пороха знал не Иосиф Аримафейский, который был всего лишь простым могильщиком, хранителем «огороженных участков для мертвых». Он только принес мешок с бальзамирующими и взрывчатыми веществами. Но Никодим, фарисей, приверженец Иисуса, но тайный, встречавшийся с ним только ночью (Иоан., 3:1), был также одним из лидеров иудеев (Иоан. 3:2) и поставщиком всех веществ (Иоан., 19:39).

Что касается стражников, вполне очевидно, что внезапного взрыва с огнем и дефлаграцией, сотрясения земли и грохота в те времена было вполне достаточно, чтобы они сделались «как мертвые», испытав шок от страха и неожиданности. Придя в себя, они удрали — затем, чтобы укрыться, а также сообщить новость о таком чуде синедриону в Иерусалим. Далее верные люди, которым была поручена операция переноса трупа, приблизились к гробнице и сделали все необходимое. Они это сделали так хорошо, с таким уважением к мертвому, который был их царем и вождем, что из предосторожности даже тщательно сложили саван, пропитанный кровью и водой, чего ангел, очевидно, не сделал бы. И доказательство, что в этой эксгумации участвовало минимум два человека, состоит в том, что пелены валялись на земле, а саван был сложен. Тот, кто занимался первыми, пропитанными кровью и водой, по этой причине с отвращением отбросил их, потому что для него они были источником дополнительной нечистоты с точки зрения иудейского закона (уже сам факт прикосновения к трупу сообщал нечистоту). Второй принял предосторожности в отношении савана, сложив его и положив в стороне (Иоан., 20:3–7)[144].

Перенос тела не составил трудностей из-за роста Иисуса — столь маленького, что он мог ехать на осленке, тогда как человек нормального роста, чтобы не выглядеть смешным в такой ситуации, сел бы на ослицу, которая тоже шла вместе со своим детенышем, как сообщают Евангелия (Лук., 19:35; Иоан., 12:14).

И эксгуматоры тайком направились в Самарию, где у Иисуса всегда были друзья, скорее всего спрятав труп в мешок и окружив его пятьюдесятью килограммами смирны и алоэ, распределив их так, чтобы мешок совсем не напоминал человеческую фигуру. Телега с фуражом, два человека, о которых никто не знал, что они сторонники Иисуса, как мы видели выше, — все это не вызывало никаких подозрений.

От Иерусалима до Вефиля, города, находившегося на самой границе между двумя царствами, было около двадцати километров. От Вефиля до Севасты, места окончательного захоронения, надо было идти порядка тридцати километров. Таким образом, маршрут в целом составлял пятьдесят километров. Для таких неутомимых ходоков, как восточные люди, дело заурядное. Но Вефиль находился уже на самаритянской территории. Значит, опасен был лишь путь в двадцать километров, который можно было пройти максимум за три-четыре часа. Если они выступили на рассвете, то, с учетом времени восхода солнца в Иерусалиме и широты, на которой находится этот город, операция переноса трупа Иисуса была завершена в Севасте самое позднее к четырем часам пополудни. Но с половины десятого шли уже по самаритянской территории.

А ведь евреи Иудеи, ортодоксально чтущие традиции, а также галилеяне не желали вступать на территорию, которая, как они считали, осквернена самаритянской ересью. И чтобы из Иудеи дойти до Галилеи, сначала направлялись в Иерихон, потом, переправившись через Иордан, попадали в Перею и, оставив по правую руку филадельфийскую дорогу, шли на север до Пеллы в Декаполисе, откуда через Скифополь уже можно было достичь Галилеи.

То есть те, кто вез труп Иисуса, абсолютно не рисковали таким ранним утром столкнуться с евреями, осведомленными о казни Иисуса, потому что люди, идущие от самаритянской границы к Иерусалиму, еще