Когда Виктор приоткрывает глаза и, соорудив из ладони противосолнечный козырек, начинает встревоженно прочесывать взглядом морскую поверхность, ему кажется, что Марина пропала. Он уже чувствует, как по телу распространяется цепенящий панический гул, но в ту же секунду различает черную точку ее головы в заметном отдалении от берега. Виктор выдыхает: это в ее стиле – заплывать бог знает в какую даль и до посинения релаксировать, раскачиваясь на волнах. Подает ей знак рукой. Нет, не видит.
В принципе, что он так беспокоится? Свои силы рассчитывать жена умеет, плавает превосходно, даже насчет имени своего – Марина – шутит, что оно ей не зря досталось. Говорит, что в прошлой жизни была рыбой. Или дельфином. В Москве она хныкала, просилась на море, и Виктор пошел ей навстречу, хотя сам бы предпочел Прагу или другой какой-нибудь европейский город с историей, так вот оно, море: лучший антистресс, талассотерапия, растворение женщины в водном пейзаже. Все примерно так и планировалось. К тому же, разевать рот на Европу Виктор мог лишь неопределенно-умозрительно, а как доходило до подсчета финансов, оставалось развести руками. Турецкие три звезды, с вонючими простынями, бьющей по ушам дискотекой под окном и несвежими обедами “олл инклюзив”, конечно, в разы бюджетнее.
Нет, средства у них, разумеется, водились. Причина для экономии была солидной и заключалась в том, что после пяти лет совместных скитаний по съемным квартирам Виктор с Мариной наконец решились на ипотеку. Пару месяцев бегали по банкам, выбирали подходящее агентство, смотрели варианты – то окна выходят на военную часть с барабанным боем, то из-за двери выглядывает десяток грязных зашуганных азиатов, а жене это все, конечно, неприятно, то и без азиатов такая разруха, что сердце ноет и разбегаются мысли, – пока не наткнулись на что-то приличное.
Север Москвы, двушка, даже не сказать, что особо обшарпанная. Можно въезжать без ремонта, да и место ничего: вдали от шоссе, кругом зелень, вишневые ветки стучатся в окна. За неделю до вылета, уплатив все виды комиссий и оформив кипу документов, успели заселиться и кое-как на первое время обустроиться. Разная мелочь так пока и лежала в мешках и коробках в свободной комнате (она предназначалась для их еще только в отдаленном проекте намеченного ребенка), из мебели купили лишь самое необходимое, чтобы было где разложиться на ночь. Холодильник еще, конечно. Стол, стулья. После этого свободных денег почти не осталось, но на горящую путевку, совсем по демпинговой цене, Виктор все же наскреб.
И вот – какое-никакое Средиземноморье. Он лежит на в меру замусоренном общественном пляже, вдалеке расстилается по скалистому мысу сельджукская крепость, а прямо под боком, даже в воде не снимая своей униформы, плещутся мусульманки – с вполне общечеловеческим смехом, понятным любому неверному. Если же не обращать внимания ни на них, ни на дорогу позади от пляжа, а смотреть поверх прибрежной возни, к горизонту, прихватывая сбоку крепостные башни и стены, то можно на мгновение ощутить себя не банальным “руссо туристо, облико
Виктор слегка приподнимает корпус, выставляет локти на краешек полотенца, и, подперев подбородок кулаками, усмехается. Марина уже переместилась на мелководье. В стороне от купающихся хиджабов она нежится в легком прибое, всем своим видом демонстрируя, как ей там хорошо и не хочется вылезать. Виктор думает, не присоединиться ли к ней, но его одолела такая бесстыдная лень, что нет сил подняться. Он устало любуется женой и снова жестом подзывает ее. Та, щурясь от счастья, быстро-быстро, как капризная девочка, качает головой и делает еще один короткий заплыв.
Когда Марина все-таки выходит на мелкую гальку – почти песок, – она спотыкается на ровном месте. Виктор вскакивает, кидается к жене. Та стоит на коленях и растерянно ему улыбается. Он отвечает вопросительным взглядом с оттенком шутливого порицания, протягивает ей руку, помогает встать.
– Надо в море смыть, – Марина имеет в виду налипший на нее после падения крупный серый песок.
– Высохнет, – Виктор почему-то не хочет снова пускать ее к воде и, придерживая за плечи, ведет туда, где расстелены их полотенца.
Жена тяжело ступает, кажется, вот-вот, и она рухнет снова.
– Ногу, что ли, подвернула? Не поранилась?
Марина и сама недоумевает:
– Не понимаю, как-то странно упала...
Виктор не придает этому случаю значения, однако после ужина все повторяется.
Темнеет рано – конец августа, но воздух прогрет, и вода теплая. До вереницы пляжей доходит слабый свет фонарей, равномерно натыканных возле проезжей части. На берегу народа меньше, чем днем, оживление спадает, но не прекращается совсем: вечером к морю ненадолго приходят и местные, и туристы, одни ради коротких морских ванн – разок окунулись и уже обратно, – другие с пикниками. На вдающейся в море небольшой скале рыбачат турки. Здесь тихо, только мягко шумит прибой.
Виктор и Марина с общественного пляжа перемещаются на соседний, он относится к территории пятизвездочного отеля “первой линии”: днем аренда лежака стоит там два доллара, а на ночь их не убирают, и можно занимать свободно. Они усаживаются, Виктор отвинчивает крышку с бутылки кофейного ликера, купленного в шереметьевском дьюти-фри, и разливает по пластиковым стаканчикам.
После тяжелого потного дня сейчас наступает относительная прохлада, с моря дует легкий бриз. Равномерный гул прибоя и резкий, йодистый морской запах успокаивают. На какие-то несколько мгновений Виктору становится совсем хорошо. Он отрывает взгляд от шелкового мерцания лунной дорожки и говорит Марине, что любит ее. Та смущается, как на первом свидании, как будто они не женаты уже больше пяти лет, спрашивает шепотом: “Правда?” – и Виктор, громоздко перетягиваясь к соседнему лежаку, долго целует ее в губы.
В это время мимо них проходит турецкий мальчик лет семи, оборванец с выпученным детским пузом и наивной белозубой улыбкой. В руке у него охапка роз, которая волочится по земле, в полутьме даже невозможно различить, какого точно они цвета. Дождавшись окончания поцелуя, мальчик заискивающе протягивает одну Виктору.
– Уан доллар, – мяукает он почти неслышно.
Виктор отрицательно кивает, тогда мальчик для проформы протягивает розу еще и Марине, но она, разумеется, тоже отказывается, и тот молча удаляется. Виктор начинает сомневаться: может быть, стоило купить цветок, в номере приспособить под него стеклянный стакан – простоял бы, наверное, до самого их отъезда, жене было бы приятно, – но вспоминает, что все равно оставил деньги в отеле. Ему приходит в голову, что он давно не дарил ей цветов, только по особым случаям, а надо ведь без случаев, просто так, чтобы радовать вниманием. Хорошо бы дома взять привычку каждую неделю приносить домой букет… При воспоминании о Москве его мысли сворачивают на грустное: предстоящие расходы, ремонт, возвращение на работу, но он старается быстро перескочить к тому, как все будет замечательно, когда они окончательно устроятся и смогут уже позволить себе ребенка, ведь время идет, и Марине надо поскорее беременеть, с каждым годом ей все сложнее будет рожать...
Марина, все еще взволнованная его внезапной близостью, показывает, что хочет чокнуться пластиковыми стаканчиками.
– Пойдешь купаться? – говорит она заговорщическим тоном, сделав глоток.
Виктор встряхивается:
– Вместе? Ну пошли!
Бодрым движением Виктор скидывает рубашку и шорты, потом они с Мариной синхронно встают с лежаков и решительно направляются к морю. Зайдя в воду по пояс, Виктор опасливо косится на оставленные вещи – впрочем, это лишние опасения, ничего ценного там нет – и ложится на волны. Медленно раздвигая руками послушную толщу, он видит, что Марина уже где-то впереди, и кричит ей вдогонку, чтобы не плавала далеко, начинает штормить, – но она не слышит. Тогда в нем неожиданно вырастает раздражение на нее, он разворачивается в воде на сто восемьдесят градусов и гребет к берегу. Пусть плавает, где ей хочется, плевать, ее дело!
Виктор подливает себе густого ликера – правильнее называть его кремом, но звучит это как-то чересчур уж претенциозно, по-дамски, хотя надо заметить, что и напиток соответствующий, – и закуривает, чтобы успокоиться. Он твердит себе, что нарочно не будет следить за Мариной, и поворачивается направо: там,
