– Потому что в этом надо разобраться. У меня столько вопросов из моего детства, на которые мне нужно получить ответы. Например, тот случай, когда ты меня стукнула папиной туфлей…
– Ты тогда столкнула девочку в школьный бассейн, – покачала головой Барбара. Она собрала порезанные листья салата и положила их в миску.
– Вообще-то ее столкнула Джастин, – поправила Анна.
– Джастин, ты… Какая разница?
– Разница большая…
– Бедняжка была круглой сиротой.
– Но я-то относилась к ней по-дружески.
– Это я позаботилась об этом. Особенно после того, что ты натворила.
– Давай разберемся. За все хорошее, что было в моем прошлом, отвечаешь ты, а вот за все плохое…
– Я заставила тебя пойти на ее день рождения. Все остальные матери не пустили своих детей, так как боялись, что те там могут чем-нибудь заразиться. Потому что в мои времена в домах опекунов водилось полно микробов.
Она резала огурец толстыми ровными ломтиками.
– Ну и чушь!
– И я поступила точно так же но отношению к Притти Пуньяу. Я разрешала тебе играть с ней все твое детство, несмотря на то, что она была цветной…
Она разрезала помидор пополам, и из него в разные стороны брызнули семена.
– Ты не можешь так говорить о Притти, это расизм!
– Ну, в гаком случае вы могли бы и сейчас оставаться с ней подругами, если бы ты не наговорила ей более гадких вещей. Ты и Джастин. Вы сделали жизнь Притти невыносимой…
Она разрезала помидор на четыре части и посмотрела на дочь так, как будто, несмотря на все эти годы, они все равно оставалась друг для друга чужими.
– Это все Джастин. Ради всего святого, она же была настоящей предводительницей бритоголовых. Так или иначе, все это в прошлом…
– Ах, так, значит, для тебя прошлое складывается только из того, что выбираешь ты, а то, что выбираю я…
– ТЫ ИСПОРТИЛА МНЕ ЖИЗНЬ. Собака, про которую ты говорила… Ты ее
Барбара взяла еще один помидор и быстро разрезала его на половинки. Она пригляделась к дочери. Почему она себя так ведет? В любых ситуациях они всегда оставались друзьями. «Моя дочь – это моя лучшая подруга» – так она говорила Илейн об Анне. Она попыталась взять помидор удобнее. Однако нож дрожал в ее руках, и она порезала безымянный палец. Но это не остановило Барбару, и она продолжала резать.
– Твоя собака не умерла. Мы отправили ее обратно.
– Да, к тому, кто убил ее. Бедное, никому не нужное животное.
– Ну, это ты ее не захотела. Ты отказывалась за ней убирать…
– Бога ради, я же была совсем ребенком. А ты была взрослой. Ты должна была взять на себя ответственность за нее… А сейчас, когда я уже сама взрослая, ты почему-то обращаешься со мной, как с ребенком, черт возьми! – Анну тоже трясло. Она никогда не ругалась бранными словами в присутствии матери. – Хочешь знать правду? Иногда я тебя просто презираю.
Барбара перестала резать яблоко и уставилась на этого чужого человека – на свою дочь.
– Да, это правда, я презираю тебя, – повторила Анна, глядя на Барбару, стоящую в защитной стойке с ножом, застывшим в воздухе. – Тебя и твою сумочку а-ля Маргарет Тетчер, и твою мебель в твоей так называемой «гостевой» комнате, накрытую синтетическими чехлами. Посмотри: кто к нам приходит? Тетя Илейн?.. А то, как ты в кинотеатре громко шуршала оберткой, открывая мороженое? Было так неловко: все оборачивались на нас и просили перестать шуршать. Ты вечно ходила с коробкой этих дерьмовых «Малтизерз», поедая одну конфету за другой. Но дело даже не этом…
Сейчас в ее памяти всплыло все – целая жизнь затаенных обид. Как говорил Шон, ей было необходимо выплеснуть все эти тяжелые чувства и воспоминания.
– Будут еще какие-нибудь претензии? – попыталась улыбнуться Барбара, но у нее ничего не получилось. Она взяла свеклу и начала ее резать, а из ее пальца текла кровь.
– А я даже еще и не начала. Мы могли бы поговорить о тебе и о папе, как о родителях. Обо мне, которая вечно была между вами двумя, как между молотом и наковальней, а вы вели себя как два подростка. Я хочу сказать, почему бы тебе не разобраться во всем сейчас, когда прошло уже более пятнадцати лет…
– Ты сама знаешь почему, – сказала Барбара с мокрыми от слез глазами.
Если бы Анна не знала свою мать так хорошо, то подумала бы, что ее мать сейчас расплачется.
– Я хочу сказать, почему ты упорно молчишь? Или вся проблема кроется именно в этом? В том, что ты, черт возьми, ни о чем не хочешь говорить? Ты дружишь с Илейн Квили вот уже сорок с лишним лет и до сих пор не можешь ей сказать, что ты ее просто терпеть не можешь. О, нет. Ты просто продолжаешь притворяться. Никто не может до тебя достучаться. Ты живешь в своем странном старом мире, где абсолютно ничего не изменилось. Ты до сих пор носишь плиссированные юбки. Даже папа не может с тобой разговаривать, а ведь он, черт возьми, твой муж. Если это можно так назвать.
Выговорившись, Анна почувствовала себя лучше. Это было так целительно – выплеснуть свои чувства наружу. Когда держишь их в себе, они разъедают душу, как раковая опухоль.
– Анна, прекрати сейчас же. Ты говоришь вещи, о которых потом горько пожалеешь, – сказала Барбара, и вдруг тонкие ручейки слез потекли по ее лицу.
– О, нет. Я не буду об этом сожалеть. Я хочу с этим покончить, – решительно сказала Анна.
Она удивилась, увидев слезы матери. Она не видела, как мать плачет, с 1980 года, когда Барбара призналась в своем «бесплодии».
Анна поднялась со стула. Она не хотела смотреть на лицо матери.
– Я собираюсь тебе рассказать, каково это – чувствовать, когда у тебя вдруг отбирают собаку. И каково это чувствовать, когда получаешь удар тапочкой. Почему ты не хочешь отвечать за свои поступки?
– Ты уже закончила?
Барбара вытерла лицо, но тут же по щекам побежали новые слезы. Она взяла желтую миску, выложила в нее салат и полила его соусом.
– Нет, не совсем. Я хочу тебе сказать, что мы – не семья. Что мы никогда не были семьей. Для того, чтобы создать семью, мало родить ребенка. Как бы то ни было, та «семья», о которой ты так мечтала, разрушилась. И кто ее разрушил?
– ТЫ ЗАКОНЧИЛА?
Слезы одна за другой бежали по лицу Барбары, высыхая на ходу, но Анна не могла остановиться. Она была не в состоянии думать, правильно или неправильно поступает.
– И не думай, что ты меня расстраиваешь. Я уже вдоволь наплакалась за свою жизнь, а тебе не было до этого никакого дела. Твои мелкие ожидания стали для меня тюрьмой. Мне всего лишь хотелось быть актрисой. Но разве ты хоть как-то поддержала меня в этом?
– Что я такого сделала? И чем я заслужила все это? – тихо проговорила Барбара, прекратив делать салат и смахнув слезы с лица.
– Я тебе скажу, что ты сделала… – прошипела Анна. – Я тебе скажу, ты… Остается только благодарить Бога, что у тебя не было больше детей. Потому что ты все испортила. Неудивительно, что ты не смогла завести еще детей. Должно быть, я была принесена в жертву. Потому что бог знал, что из тебя получится дерьмовая мать.
Анна остановилась, слегка шокированная тем, что только что сказала.
Слезы ее матери высохли в ту же секунду.
– И не пытайся заставить меня почувствовать себя виноватой, – сказала Анна. Но Барбара превратилась в каменную статую. Анна была удивлена тем, что каменная статуя поднялась и пошла в комнату, которую они всегда называли семейной комнатой. – И я не собираюсь извиняться за то, что
