сколько чтоб самому не упасть. — Тут творится что-то непонятное. Нельзя нам оставаться. Ну неужели тебе не страшно?
Тари замотала головой. Две слезинки скатились по щекам и остановились возле губ.
Джозеф мельком взглянул на море. Вокруг расстилался чудесный городок, залитый ярким солнечным светом. Может, все дело в нервах, и вся эта муть привиделась только потому, что он так издергался в последнее время? Сейчас светло. Опасности никакой. Привидения среди бела дня не вылазят. Если чуть- чуть задержаться — ничего страшного не будет. Можно поехать и после обеда. Темнеет сейчас поздно. И без того кругом виноват — испортил Тари каникулы. А она их так ждала.
— Я ведь не свихнулся еще, как ты думаешь? — спросил Джозеф ласково. — Не свихнулся ведь, правда? — Он большими пальцами вытер ей слезы.
— Ладно, погуляем напоследок.
Тари заулыбалась и крепко обняла его.
— Спасибо, папулечка!
— Но потом сразу уедем.
— А давай к воде пойдем?
— Конечно. Пошли. — Джозеф захлопнул багажник и взял дочь за руку. Они стали спускаться по верхней дороге к городской пристани. Что скажет Ким? Как ей все объяснить? Рассказать о привидениях — решит, что у муженька крыша поехала. Ким же ученая, биолог. Ни во что сверхъестественное не верит. А вдруг Ким станет добиваться, чтобы ему запретили общаться с дочерью? Если он и вправду сходит с ума, его же к Тари и близко не подпустят!
Подул прохладный ветерок. Джозеф посмотрел на восток и увидел, что на горизонте клубятся серые тучи. Будет гроза. Если выехать в ближайшие часы, можно и проскочить. Вести машину в дождь не хотелось, но Джозеф был готов уехать отсюда во что бы то ни стало. Если потребуется, он поедет со скоростью два километра в час, поедет сквозь гром и молнии, под дождем, градом и снегом, поедет, даже если с неба начнут сыпаться жабы. Джозеф глубоко вздохнул. Чтобы опять не удариться в панику, надо глубоко дышать. Таблетки остались в доме. Может, сходить за ними, пока не очень далеко? Джозеф заметил, что дочь смотрит на верхний этаж дома Клаудии.
— Вон она, пап, — сказала Тари, показывая пальцем.
— Кто? — спросил Джозеф. Он обшарил взглядом окна, но в них отражалась только спокойная синева неба. Никакой девочки не было.
— Вон, видишь? — Тари отняла руку, помахала кому-то и помчалась назад по дороге.
— Тари! — крикнул Джозеф и кинулся следом. — Сейчас же вернись!
— Все, спряталась. — Тари встала как вкопанная и насупилась. — Ты ее напугал.
— Напугал? Ее?! — Он схватил дочь за руку. — Давай пойдем скорей к твоему морю. Надо выехать засветло. Хватит с меня. Можно ведь и еще куда-нибудь съездить. Или в поход сходить. Хочешь в Торонто? Или на Гавайи? Да хоть на Мадагаскар.
— Давай лучше здесь останемся. Здесь веселей.
— Веселей? — Джозеф вытаращил глаза. — Веселей?
— Мы еще к дяде Дагу не сходили.
— В другой раз. Не так уж это далеко от Сент-Джонса. Еще съездим. Стой, а ты откуда знаешь про дядю Дага?
— Мама рассказывала. А как же Джессика?
— Ей и без нас хорошо, — ответил Джозеф. Он хотел добавить: «Господи, да она же мертвая, она же теперь призрак. С ней-то уж точно ничего больше не случится. Это о нас, живых, надо беспокоиться».
— Она мне сегодня приснилась. Как будто мы с ней в сарае.
Ноги Джозефа приросли к земле.
— В сарае? В нашем сарае?
Тари молчала.
— Когда?
— Это просто мое отражение было. В старом зеркале. — Тари сморщила нос и покачала головой, делая вид, что это все ерунда. — Да не она это была. Фигня. Проехали.
— Когда ты ее видела?
— Не знаю. Вчера.
— Давай-ка помолчим. Болтать вредно, а пешком ходить полезно. Пошли быстрей. — Они скорым шагом двинулись вниз по дороге, слышно было, как шуршит гравий. В лесу постукивал дятел. Слева на дереве закаркали две вороны. Над головой пронеслась птица. По Тари и Джозефу скользнула тень, и на дорогу метрах в трех перед ними шлепнулась рыба. Джозеф задрал голову и увидел улетающую ворону.
«Что ж она не блестит?» — глядя на рыбу, подумал Джозеф. Он подошел ближе и увидел, что рыбья чешуя совершенно черная и вдобавок шевелится. Оказывается, рыбу облепили мушки. Они жужжали, ели, гадили и откладывали яйца.
Джозеф резко втянул в себя воздух. Прищурился, потом до боли зажмурился и снова посмотрел под ноги. Рыба оказалась серой, а вовсе не черной. Серые мушки, обезумев, лезли друг на друга. Джозеф таких в жизни не видел.
Тари тоже посмотрела на рыбу и перевела взгляд на отца. Джозеф как раз собирался спросить, видала ли она серых мух, но дочь опередила его:
— Пап, — спросила она. — А что чувствуют, когда умирают?
«Ни черта себе», — подумал Джозеф.
Эндрю Слейд сжал в потном кулаке комок хлеба. Мякиш в ладони — странное ощущение. И приятно, и тошно. Смутно вспомнилась няня. Мелькнула и пропала. Толстые пальцы Эндрю запахли свежей выпечкой. Оплывшие щеки лоснились на солнце, сальные волосы спадали на лоб. В глазах отражались морские блики и три белые точки — это чайки кружились над бухтой, требовательно крича. Эндрю разжал кулак и внимательно изучил мякиш. Хлеб покрылся причудливым узором — отпечатались линии ладони, Парень злобно ухмыльнулся и скатал неровный шарик размером с бейсбольный мяч. Крючок десятый номер был уже на леске. Эндрю наклонился его поднять. Тут же голова налилась свинцом, глаза полезли наружу. Черт! И эти джинсы малы. Из всей одежды вырос, какая была. Свистя при каждом вдохе, он неуклюжими пальцами нацепил хлеб на крючок — сидит вроде крепко, — выпрямился, поднял удочку и посильнее размахнулся. Хоть бы всякая нечисть, что на глубине плавает, наживку не схавала. Эндрю угрюмо поглядел на птиц.
— Давай налетай, — пробормотал он. — Вам че его — маслом намазать?
Услышав плеск, одна из чаек спикировала к воде, зачерпнула клювом крючок и взмыла обратно. Катушка спиннинга бешено завертелась.
Эндрю оскалился, вцепился в ручку катушки, и леска перестала разматываться. Удилище заходило ходуном. Чайка закружилась, словно машина на льду. Она отчаянно била крыльями, пытаясь выровняться, а когда поняла, что попалась — громко закричала. Изо всех сил птица рвалась в небо. Падать ей не хотелось.
— Ага, — процедил Эндрю. — Готова. — Он налег на ручку и стал подтягивать чайку к себе. Та сопротивлялась, но тщетно. Ниже, еще ниже. Знатный будет обед. Говорят, на вкус что-то вроде курятины, только жиру побольше, а мяса поменьше. Чайка с жареной картошкой. И подливка. А может не дожидаться обеда? Просто вцепиться зубами в живую теплую плоть, выплевывая белые перья. Эндрю вытер губы и повернулся вправо. Ему почудилось движение. Точно. По причалу шла какая-то фря, а рядом с ней взрослый. Незнакомые. Они что-то вынюхивали возле лодок. Судя по виду — городские. Пришлые. Турье поганое.
Эндрю взглянул на чайку — та летела боком и телепалась, как воздушный змей. Потом он снова обернулся к приезжим. Вытащил из кармана нож, перерезал леску и отпустил несчастную птицу. Положил удочку, отошел от воды и посмотрел на свои серые кроссовки. Под ногами валялось до хрена всяких камней. Закидать этих городских, прогнать их начисто, чтобы духу их тут не было! Им только дай — понаедут и все изгадят, все на свой лад перекроят. Ничего так не хотелось Эндрю, как закричать: «Пошли вон, турье вонючее!». И швырять, швырять в них булыжники.
