Вольдемар Кислицкий проснулся от сушняка. Вместо языка нёбо скребла наждачная бумага, пересохшее горло сипело. Он поднял голову, пытаясь осознать, где он есть и соответствует ли место пребывания его жизненным планам. Увидев знакомый бардак, он с облегчением понял, что он дома. Один дома. А где Ксюша? А, да, Ксюша на Маврикии. А почему он не на Маврикии? Размышляя над ответом на этот вопрос, он поднялся с дивана и пошлепал в кухню. Пол в коридоре был почему-то влажный, а на кухне лежал любимый Ксюшин мохнатый ковер, мокрый, как губка. С кем же он тусил вчера? А, да, с Кларой и козлами. Вот козлы, воды сколько налили! Так почему же он не на Маврикии? Вчерашний день стал понемногу складываться в мозаике его возвращающегося сознания. Да, из-за денег. Из-за поганых денег. Загребчук его оповестил, Ксюша улетела, а он попилил домой — деньги пристраивать. Но вчера он их так и не пристроил. Но заховал. А куда заховал? Под мойку.

Кислицкий открыл дверку: под мойкой царила идеальная пустота, опорожненное мусорное ведро и голубой совок — вот и все, что сумел увидеть там Волик. Бегом, рискуя навернуться на мокром полу, он рванул обратно к дивану. Там лежал телефон. Три пропущенных звонка и две эсэмэски, ну и фиг с ними. Чувствуя пульсацию крови в горле, Вольдемар набрал Клару. Клара не отвечала. Он набрал еще раз. Клара не отвечала. Он набрал третий раз и, наконец, услышал сонный голос: «Кислицкий, что ты бузишь?».

— Клара, где деньги? — он был сама внезапность.

— Ты что, Волик, не проспался? Какие деньги в двенадцать дня? Ты о чем?

— Клара, твои козлы сперли мои деньги.

— Мои козлы? Подожди, — Клара на том конце провода обратилась к кому-то. — Козлы, вы у Волика деньги брали? Нет, говорят, не брали. Бутылку вискаря брали, это правда. А деньги не брали.

— Клара, я вызываю полицию.

— Постой, Кислицкий, постой, не гони. Какую полицию, зачем полицию?

— А затем, что до вашего прихода в моей квартире было триста тысяч рублей кэшем, а после вашего ухода их не стало.

— А ты уверен, что перед нашим приходом деньги были? Ты проверял?

— И проверял, и перепроверял, и даже перепрятывал.

— Та-а-ак. И куда же ты бабло в итоге попрятал? В унитазный бачок?

— Почти. Оно лежало у меня под мойкой, у задней стенки, среди тряпок и пакетов.

— О, блин, — Клару осенило. — А ты знаешь, что ты вчера потоп устроил?

— Я?! Потоп?!

— Ты! Потоп! Мойку заткнул и баиньки завалился. А мы, как последние идиоты, твою квартиру от страхового случая спасали. Мог бы нижних соседей так затопить, что и миллиона не хватило бы рассчитаться.

— И? — холодея, спросил Волик.

— Тряпки и пакеты все из-под мойки сгребли и в мусорку вынесли. Лило с них как из ведра. Кому же могло в голову прийти, что ты там ценности хранишь?

— Да, — простонал Волик, — Ксюхины брюлики тоже там были. Она меня убьет!

— Не хнычь, рысью беги к мусорке. Вдруг не вынесли?

— Конечно, как же, не вынесли! Ночью всегда выносят!

— Тогда вали в паркинг, где мусор складируют!

Волик заскользил по плитке в сторону двери. Дверь была закрыта на защелку. Распахнул и, с трудом тормозя на поворотах, в три прыжка достиг мусорки. Она была полна, даже переполнена. Кислицкий вытряхнул все содержимое на пол, упал на колени и стал расшвыривать бутылки, бумажки, банки — все скользкое, мокрое, противное. Когда он увидел заветный комок тряпок, он был готов пасть на него грудью.

Извлек набухшие пачки, узелок с Ксюшиными цацками и, облегченно вздохнув, уже не спеша, пошел обратно в квартиру. Положил добычу на пол в прихожей, толчком ноги закрыл дверь и пошел в ванную отмывать измазанные руки. Интересно, а почему ночью мусор не вынесли? Или сбылась угроза и не дождавшийся оплаты клининг покинул «Золотые купола»? Теперь что, весь этаж будет пахнуть, как французский сыр «Эпуас» или экзотический фрукт дуриан?! За что только деньги берет это ТСЖ!

Он дошел до кухни, натянул резиновые перчатки, взял из-под мойки голубой совок, вернулся в коридор и поддел на совок деньги. Поднес совок к глазам. Даже без очков он понял, что деньги явно нуждаются в просушке. Но как, как их сушить? Да прогладить, конечно же, прогладить, горячим утюгом. И потом разложить на полу и придавить чем-нибудь, например книгами. В пачке двадцать пятитысячных, три пачки, итого шестьдесят бумажек. Минут двадцать — и все в ажуре! Кислицкий принес в комнату гладильную доску, утюг и приступил к работе. Кто сказал, что деньги не пахнут?! Волик теперь точно знал, что деньги не только пахнут, иногда они даже воняют! Он подошел к окну, чтобы открыть его. Внизу копошились какие-то люди в униформе, что-то складывали в машины. Обеспечив приток свежего воздуха, Кислицкий включил телевизор. По телевизору тоже показывали двор, его двор, только, похоже, чуть раньше. Кругом вода, МЧС, обслуга в одеялах, чей-то труп, драка, обморок какой-то чиновной дамы — и что, это все происходило перед его спящим носом?! Волик прибавил звук.

Девушка с микрофоном стояла у входа в отделение полиции. «Здравствуйте, уважаемые телезрители. Только что из этой непрезентабельной двери вышел освобожденный из-под стражи под стомиллионный залог арестованный сегодня утром за драку известный своими экстравагантными выходками крупный московский девелопер Семен Аполлонский. Как мы уже сообщали ранее, прошлой ночью на территории Западного округа произошло наводнение. Подземные трубы, еще в прошлом, двадцатом, веке заключившие в себя безымянный приток реки Старицы, не выдержали напора ливневых вод и лопнули в самом устье, излившись водопадом между строящимся жилым комплексом, прозванным в народе „Чертовым пальцем“, и уже вошедшим в историю города детищем Семена — „Золотыми куполами“. Сам Семен, неизвестно как оказавшийся на месте чрезвычайного происшествия в маскарадном костюме римского патриция, но без лаврового венка на голове, неожиданно впал в ярость и стал избивать другого участника карнавала, бывшего председателя местного товарищества собственников жилья Бориса Иванько. По счастью, присутствовавшие на месте бедствия сотрудники полиции усмирили и задержали нападавшего. Освобожденный из-под стражи Семен Аполлонский согласился дать эксклюзивное интервью нашему каналу.

— Здравствуйте, Семен!

— Здравствуйте!

— Как ваше самочувствие?

— Спасибо, лучше, чем у Иванько.

— За что вы так на него набросились?

— Мне как застройщику больно было смотреть, до чего Иванько довел жилой комплекс за два года управления им.

— Вы не жалеете о своем поступке?

— Жалею. Жалею, что мало врезал.

— Как вы можете прокомментировать наводнение?

— Этого бы не случилось, если бы „Куполами“ по-прежнему управляла моя команда.

— А, говорят, Иванько был вашим ставленником?

— Это грязная ложь.

— Во время наводнения утонул бывший сотрудник вашей компании Николай Сачков…

— Знаю, знаю и скорблю. Знаю, что Колю утянул на дно наш фирменный бушлат. Да, Ремикс — нелегкая ноша. Это печально, но символично. Сидя сегодня утром в камере, я принял решение поставить на месте его гибели, между беседкой и сточным колодцем, памятник Николаю. Фигура Николая в полный рост, торс вполоборота, чтобы была видна надпись на бушлате, его руки пытаются разорвать застежку. На