повторяете. Пусть это будет «тра-ля-ля», «ом», «кирие элеисон» или «ла илла, илла». Когда вы повторяете «тра-ля-ля» или имя бога, вы всецело поглощены собой. Беда в том, что повторение одного и того же слова может довести вас до состояния полного идиотизма так же, как и до состояния чистейшего осознания.
– Следовательно, вы бы не порекомендовали такой путь той девочке с орхидеями?
– Разве только ей очень захочется. Но пока она подобного желания не испытывает. Я хорошо ее знаю: она дружит с моими детьми.
– Тогда что бы вы ей посоветовали?
– Через годик-другой наряду с другими вещами я бы посоветовал ей то, что мы сейчас увидим.
– Нам предстоит посетить еще одно место?
– Да, комнату медитации.
Уилл проследовал за ним под арку и далее по короткому коридору. Раздвинув тяжелые занавеси, они вошли в просторную комнату с выбеленными стенами и высоким окном слева, которое смотрело в небольшой сад, где росли банановые и хлебные деревья. В комнате не было мебели; на полу были разбросаны несколько квадратных подушек. На стене напротив окна висела большая картина, писанная маслом. Уилл приблизился к ней, чтобы получше рассмотреть.
– Вот это да! Кто художник?
– Гобинд Сингх.
– Что за Гобинд Сингх?
– Лучший пейзажист Палы за всю ее историю. Он умер в сорок восьмом.
– Почему мы о нем ничего не знаем?
– Потому что мы слишком любим его картины, чтобы продавать их.
– Что ж, вы от этого выигрываете, но мы теряем. Он вгляделся в картину.
– Приходилось ли ему бывать в Китае?
– Нет, но он учился вместе с кантонским художником, который жил на Пале. И конечно же, он хорошо знаком с репродукциями ландшафтов Суня.
– Сунь предпочитал писать маслом и интересовался кьяроскуро.
– Да, после того как побывал в Париже. Это было в 1910 году. Он был знаком с Вийаром. Уилл кивнул.
– Об этом можно догадаться по плотности фактуры. Некоторое время он молча рассматривал картину.
– Почему вы повесили ее в комнате для медитации? – спросил он.
– А как вы думаете, почему? – парировал Виджайя.
– Это то, что вы называете производным подсознания?
– Мы так называем храм. Но здесь – нечто большее. Это – подлинное проявление Души с заглавной
буквы в индивидуальном разуме по отношению к пейзажу, холсту и практике живописи. Кстати, здесь изображена лежащая к западу долина. Из этой точки видно, как основные линии исчезают за грядой.
– Что за облака! – воскликнул Уилл. – А какое освещение!
– Такое освещение бывает за час перед сумерками, – пояснил Виджайя. – Только что прошел дождь, и снова показалось солнце, яркое, как никогда. Яркое сверхъестественной яркостью света, косо скользящего под облачным покровом, – последняя, обреченная, предсумеречная яркость, что вырисовывает каждую поверхность, которой коснется, и углубляет тени. «Углубляет тени», – повторил про себя Уилл, вглядываясь в картину.
Тень от огромного высокого облака, покрывающая всю гору, сгущалась едва ли не до черноты; поодаль падали тени от маленьких облачков. И между тьмой и тьмой ярко сиял молодой рис, алела пышущая жаром распаханная земля, светился раскаленный добела известняк, и роскошно чередовались темные пятна и изумрудный блеск вечнозеленой листвы. Посреди долины стояли крытые соломой хижины, отдаленные и крохотные, но как отчетливо они были видны, как чисто вырисовывались их линии, полные глубокого значения! Да, значения! Но каково это значение – вот вопрос, на который нет ответа. Но Уилл все же задал этот вопрос.
– Каково это значение? – повторил Виджайя. – Они значат только то, что они есть. То же можно сказать о горах, об облаках, о свете и тьме. Вот почему эта картина – истинно религиозное изображение. Псевдорелигиозные изображения всегда отсылают к чему-то еще, что стоит за вещами, являющимися лишь олицетворением некоей сути, – к некоей метафизической чепухе, к нелепой догме какой-нибудь местной теологии. Истинно религиозный образ всегда значим. Вот почему мы помещаем картины такого рода в комнате для медитации.
– И всегда пейзажи?
– Да, почти всегда. Пейзажи способны напомнить человеку, кто он на самом деле.
– Лучше, чем сцены из жизни Спасителя? Виджайя кивнул.
– В этом разница меж объективным и субъективным. Изображение Христа или Будды – это отражение впечатлений бихевиориста, истолкованное теологом. Но на пейзаж, подобный этому, вы не станете смотреть глазами Дж. Б. Уотсона и не подойдете к нему с мерками Фомы Аквинского. Вы не просто захвачены сиюминутным переживанием; вас побуждают к акту самопознания.
– Самопознания?
– Да, самопознания, – настаивал Виджайя. – Перед вами не просто изображение соседней долины, но ваша собственная душа и души всех, если брать их существование вне личности. Таинство тьмы; но тьма