– Ой, – вскрикнула Релата Амилийская чуть слышно. – Ты… Ты уколола меня.

Аой.

В тот миг, когда в Охотничьем Зале ожили огромные сильные звери с лоснящейся шерстью и мускулистыми телами, гордо несущие на красивых головах острые кусты рогов – волкодав насторожился и негромко зарычал.

Пса била нервная дрожь перед боем. Он нюхал воздух и втягивал ноздрями поток запахов, переплетенных между собой в единое кружево.

Резкий душок благовоний его хозяина, тот, что держится еще на мочках ушей. А на руках – дух крови, теплой, недавно пролитой. Пол коридора смердит человеческими ногами – потом, грубой кожей, грязью на подошвах. Стены пахнут сыростью, известью, заплесневелыми гобеленами.

С далекой кухни веет едва заметным ароматом жареного мяса.

Но откуда доносится эта вонь?

Прелость и мокрая шерсть! Так пахнет осенний лес. Так пахнет добыча. Но к ним подмешивается что-то еще.

Смрад смерти.

Пес сел и завыл. Он понял, что скоро начнется его последняя битва…

Амальрик с тревогой посмотрел на Зверя.

Что с ним? Что могло произойти, чтобы напугать этого пса, не ведающего страха? Какие чудовища подстерегают их в пустынных коридорах?

Барон сорвал со стены алебарду.

Пес по-прежнему принюхивался и дрожал от возбуждения. Он не мог видеть их, но чутье заменяло ему зрение.

Вот их острые копыта зловеще зацокали по пустынным коридорам – прямым, извилистым, кольцеобразным, и призраки в безлюдных гостиных пали ниц перед лесной ратью. От холода мертвых тел в огромных каминах потух огонь, и застыла смола на поленьях.

Смрад смерти приближался.

Зверь знал – они шли, проникая сквозь стены замерших залов, похожих на треснутые стигийские кубы; сквозь темные страшные стены библиотек, хранящих зловещие колдовские фолианты. Он знал – они шли, раздирая в клочья шуршащие шелковистые шторы; кроша мерцающий металл оружейных; превращая в пыль хрупкие кхитайские шпалерами с узорами, навеянными тленом праха в фарфоровом павильоне.

Он знал, что негде скрыться от них.

Они шли…

Белоснежный изюбр с единственным рыжим пятном на крупе, куда ударила первая стрела охотников.

Олениха-важенка с выгнутой лебяжьей шеей.

Гигантский лось, чья голова клонилась под тяжестью несброшенных рогов, а слепые стеклянные глаза налились кровью.

И черноголовый олень, бывший гордостью королевского зверинца.

Камень крошился у них под копытами, рога цепляли колонны и обрывали гобелены со стен.

…и земля задрожала у них под ногами, словно девственница, насилуемая разбойником.

Мир перевернулся!

Из загнанной дичи, испуганной, не ведающей ничего, кроме вечного страха и бегства, они превратились в охотников, безжалостных и неумолимых. Сила Бога-Оленя пела в их жилах, бурлила, как река в половодье, и несла их вперед на своих волнах.

Несла туда, где обитала их добыча.

Разум Поводыря указывал им путь.

Пес царапал огромными когтями пол. И выл от собственного бессилия. С оскаленной морды брызгала слюна.

А они шли.

И когда лесная рать приблизилась, наслаждаясь страхом и паникой, охватившей жертву, он рванулся им наперерез, отвлекая внимание.

В тот самый миг, когда Амальрик уверился, что погиб, и мысленно распрощался со всем, что было ему дорого, огромный серый волкодав бесстрашно бросился под копыта оленей-чудовищ.

Вот я! Рычал он.

Идите сюда, и посмотрим, кто кого!

Амальрик вжался в стену, крепко сжимая бесполезную алебарду. Глаза его округлились от ужаса. Он понял, что пред ним не живые олени, но нежить, вызванная из небытия зовом Хозяина Валузии.

Против нее железо было бессильно!

Немедиец мучительно пытался вспомнить хоть какие-то заклятья, но чувствовал, что это бессмысленно. Призраки, порожденные магией Древних, не подвластны его жалкой ворожбе.

От оборотней не было спасения.

Огромные заостренные копыта крошили камень, выбивая брызги из мраморных плит. Мощные ветвистые рога задевали за перекрытия, снося балки толщиной в руку. Дубовые двери рушились под неукротимым напором, стальные засовы гнулись и вылетали из скоб.

Сжав зубы, он изо всей силы вогнал острие алебарды в бок лосю, что проплывал мимо него – огромный, словно пиратская галера.

Тот даже не пошевелился, не покосился мертвым глазом и не замешкался ни на миг. Безмолвный и страшный, он шествовал туда, где прятался его враг, унося в боку торчащее древко.

Из-за коридорного поворота донеслось истошное рычание, хрип и шум возни.

«Они приняли пса за меня», – догадался Амальрик и вознес руки к небу, шепча полузабытые слова молитвы: «Спаси меня, Митра! Спаси, и я принесу тебе обильную жертву из солода, хмеля и зерна. Я прикажу забить для тебя десять десятков торских тельцов и клянусь, что пожертвую десять мер золота бельверускому храму! Только отврати эту нежить… Отврати…»

Мертвые Олени погнали пса.

Окружили.

Зажали в угол.

Он еще пытался сопротивляться.

Раз или два ему чуть не удалось ускользнуть от них, – и лишь Неведомый Враг, Поводырь, ведущий рать – помог им отыскать его в лабиринтах каменной чащобы.

Он рвал их неживую плоть, перекусывал сухожилия, вцеплялся в ноздри.

Но охотники были неукротимы и, единожды мертвые, не страшились ничего более.

Волкодав сражался за хозяина со всей яростью, на какую был способен.

Шерсть его стояла дыбом, утробный рык разносился по коридорам, пена хлопьями падала с разорванных губ.

Но даже пес оказался бессилен.

Он набрасывался на оленей, как на волков, в мощном прыжке взмывая вверх и вцепляясь в холку. Силы челюстей его достало бы переломить хребет любому хищнику – но живому.

И вот уже некуда стало бежать. Зверь понял, что мертвые охотники загнали его в ловушку. Теперь он знал, что чувствует бегущая от стрелков добыча.

Время Гона закончилось!

И пес сделал свой последний прыжок.

Гигантский изюбр первым поддел его на рога. Амальрик услышал звук рвущихся тканей. Красная кровь собаки заструилась по черным рогам чудовища, и шерсть оборотня, белая, как снег под луной, зардела.

Пес истошно взвыл.

Изюбр тряхнул огромной головой, и Зверь полетел под ноги оленям. Пес был еще жив, и они принялись топтать его, с жестокой методичностью крестьян, давящих вино. Несчастный никак не мог издохнуть.