усмотрению!

Она рассмеялась ему в лицо, наслаждаясь игрой с огнем. Она была точно натянутая струна, все внутри звенело от напряжения, и вид его ярости был сладостен ей в эту минуту.

– Я, может быть, и тварь… а возможно и нет. Это только пустые слова… Но вот тебе моим государем и повелителем не быть никогда! Все равно королем Суд Герольда изберет Валерия – все так говорят!

Если до сих пор ей казалось, будто Нумедидес в ярости, то теперь она поняла свою ошибку. И видя, как наливаются кровью его глаза, как багровеет заплывшее жиром лицо, Релата испугалась по- настоящему.

– Валерию королем не быть, – прошипел Нумедидес. – Заруби себе на носу, девка! Издохнет, как собака. Как твой папаша, да… Чтобы не лез не в свое дело. Не становился поперек дороги!

В какой-то момент речь его сделалась совершенно бессвязной, и Релата с ужасом подумала, что он, должно быть, бредит. На миг ей показалось, будто принц накурился ядовитого зелья, что в последние годы стали привозить из Кхитая торговцы, – зелья, что повреждало рассудок, вызывая грезы столь реальные, что безумцы готовы были на любое преступление, лишь бы урвать еще хоть глоток сладостных видений… Однако тут же голос Нумедидеса вновь зазвучал отчетливо, взгляд сфокусировался и обрел ясность, и она поняла, что ошибалась. Как бы ужасно ни звучали слова принца, они не были порождением бреда.

С трудом она осознала, что он говорил о скорой гибели Валерия – так, словно жизнь и смерть принца была в его власти. Более того, кажется, он сказал что-то об отце, – словно бы тот в чем-то помешал ему… Но эта мысль была слишком ужасна. Релата не могла поверить в то, что слышала своими ушами.

– Митра помилуй нас всех, если он станет королем, – прошептала она.

Внезапно Нумедидес вскочил. Не успела она опомниться, как его искаженное от ярости лицо оказалось прямо перед ней, а руки сомкнулись на горле.

– Я же сказал тебе, – прохрипел он, брызгая слюной. – Не смей произносить при мне это имя!

Она попыталась удержать его взгляд, – но это было все равно что нести в ладонях раскаленные угли. Еще никогда в этой жизни ей не было так страшно… даже когда понесла однажды ее лошадь, испугавшись выскочившей из-под копыт перепелкой. Чувство нереальности происходящего надежно хранило ее прежде, не давая испытать настоящего страха; уверенность в том, что все это происходит не наяву, что это точно дурной сон, который прервется в любой момент, прежде чем она действительно испытает боль.

Но теперь спасительная завеса была сорвана. У Релаты не оставалось сомнений. Теперь это было по- настоящему. Не кошмар, не игра, не плод больного воображения. Она действительно была здесь, в пустой комнате, наедине с разъяренным безумцем, без всякой надежды на помощь или спасение.

Нумедидес продолжал трясти ее за плечи, выкрикивая какие-то ругательства, брызгая слюной, – но она едва слышала его. И лишь губы ее, почти независимо от ее воли, то ли как защитную молитву, то ли как вызов, шептали: Митра… Митра… Митра…

– Заткнись, гадина! Заткни свою грязную пасть! Принц с силой ударил ее по лицу, и медные перстни на толстых пальцах больно оцарапали губы. Она почувствовала, как кровь теплой струйкой сбегает по подбородку, но все внутри у нее точно онемело, и не было даже сил поднять руку и утереться. И внезапная ненависть, которую она почувствовала в этот миг к Валерию, была так велика, что затмила даже страх.

Это он повинен во всем, что происходило с ней сейчас!

Убийца! Предатель! Развратник!

В этот миг отчаяния и боли она забыла, что сама отдалась принцу, что сама натворила все глупости, за которые так дорого пришлось заплатить.

Нет! Это он, Валерий, ее возлюбленный, тот, от кого она ждала защиты и поддержки, бросил ее в трудную минуту! Это он не пришел ей на помощь, когда должен был прийти. Ей было страшно – и она ненавидела его.

Возможно, она потеряла сознание…

Ибо, когда пришла в себя, жестокие руки уже не терзали ее, и в комнате вновь воцарилась тишина, нереальная и пугающая после недавнего взрыва страстей. Релата пугливо приоткрыла глаза.

Нумедидес по-прежнему был рядом, но теперь он стоял на коленях перед ее креслом. Заметив, что она пришла в себя, он как-то криво улыбнулся, почти смущенно, и нерешительно протянул к ней руку.

– У тебя кровь, – прошептал он. Кончиками пальцев он провел по подбородку, и она инстинктивно отдернула голову, однако прикосновение его было неожиданно ласковым. – Кровь…

И правда, кончики пальцев его были измазаны алым. Несколько мгновений он смотрел на них, внимательно и удивленно, затем медленно поднес к губам и облизал.

– Кровь, – повторил он вновь и улыбнулся.

Сама не зная, откуда взялись у нее силы, Релата взглянула ему в глаза.

Это было так странно, – затишье после бури. Спокойствие и нежность после ярости И страха.

Облегчение переполняло ее. Он больше не кричит. Он не сердится на нее.

У нее закружилась голова, точно она наглоталась дурмана, точно сама накурилась кхитайского зелья. Он почти нежен с ней. Какое блаженство! С робкой признательностью она улыбнулась Нумедидесу. Ей так хотелось утешения и ласки. Ей так хотелось покоя.

Должно быть, он понял это. Он вновь протянул руку и коснулся ее щеки. На сей раз Релата не отпрянула, но напротив чуть заметно подалась к нему. Он пристально посмотрел ей в глаза. И в ответном взоре прочел согласие.

– Ты будешь моей!

Она кивнула. Нумедидес поднялся, увлекая ее за собой. Неловкими пальцами девушка потянула за завязки, и атласная накидка упала на пол. Он притянул ее к себе и, склонившись над ней, приник к пораненной губе, откуда еще сочилась кровь. Она ощутила боль, когда он прикусил царапину зубами, – но боль эта была сладостна, и она растворилась в его объятиях, уносясь на волнах мучительной истомы. «Я твоя! Твоя навсегда!» – хотелось ей кричать, но жадные поцелуи принца замкнули ей уста.

Лес, густой и дремучий, расступился внезапно, и красавец-олень вышел на поляну. Олениха-важенка, ожидавшая его, вскинула голову, кося лиловым глазом. Он приблизился. Запах мускуса дразнил обоняние, и олень всхрапнул призывно, подзывая ее. Важенка несмело откликнулась на зов.

Принц повалил девушку на ложе. Она ощущала горячую тяжесть его тела. Ей казалось, она растворяется в этом огне, тает от его прикосновений. Он был то ласков, то жесток, руки терзали податливую плоть. Как непохоже это было на неуверенную страсть Валерия, невольно подумалось ей, и Релата приникла к груди Нумедидеса, требуя новых объятий.

Олениха недолго противилась ему. Всепобеждающая страсть самца опалила ее огнем, и она забила копытцами, нежными укусами торопя его. Он наслаждался ее крепкими мышцами, перекатывающимися под кожей, атласной шерсткой, мощными стройными ногами. Эта самка была под стать ему! И он трубно взревел, оповещая весь лес о своем счастье.

Нумедидес застонал. Пальцы его вслепую шарили по нежной коже девушки, мяли, давили, царапали. Прикосновения его обжигали и, забыв себя самое, Релата стонала и извивалась на влажных от пота простынях, раздавленная его тяжестью. Она сама раскрылась перед ним, открывая мужчине доступ в потаенное свое естество, изнемогая от желания, но он медлил, словно нарочно терзая ее. Ей казалось, она сходит с ума.

Важенка, еще недавно такая надменная, недоступная, обезумела от страсти. Тонкими ногами она взрывала влажный мох, выгибала спину, гарцуя перед самцом, кусала за шею, чтобы поторопить его, запрокидывала голову, цепляя за ветви рогами. Запах мускуса, исходивший от нее, сделался томительно невыносимым. Олень замер на мгновение – и наконец покрыл ее. Жаркое влажное лоно сомкнулось вокруг его напряженной плоти. И торжествующий вопль вырвался у обоих животных, сотрясая замерший в трепетном ожидании лес.

Как она желала его! «Возьми меня! Возьми!» – шептали искусанные в кровь губы. И Нумедидес, не в силах долее противиться ее яростному призыву, на мгновение сжал Релату в объятиях, так что у нее затрещали все кости, словно он намеревался переломить ее пополам – и внезапным резким движением развернул ее спиной к себе. Она не успела опомниться, не успела даже вскрикнуть, как ой вошел в нее. Мелькнула мысль, что он сделает с ней что-то недоброе, грязное – мелькнула и растаяла в волнах пронзительного, острого наслаждения, равного которому Релате еще не доводилось испытывать. Как мучительно-сладостна была их любовь! Как мощно и неудержимо пронзал ее Нумедидес, точно рог