— Может, вы и правы, но… Эй, мальчик, мне бы клик![65] Простите, полковник, одну секунду. — Краткая пауза. — Что касается высвистывания ветра, сэр, позвольте я расскажу, какая у меня на этот счет теория. Законы, управляющие ветром, не до конца изучены, а рыбаки и прочий подобный народ вообще не имеют о них понятия. Предположим, люди неоднократно видят на берегу в неурочный час какую-нибудь эксцентрическую личность или чужака и слышат его свист. Вскоре поднимается ураганный ветер: человек, умеющий читать в небе приметы или имеющий при себе барометр, мог бы его предсказать. Но у простых обитателей рыбацкой деревушки барометра нет, и приметы им известны немногие, самые приблизительные. Что ж тут удивительного, если они сочтут, что названная эксцентрическая личность и вызвала непогоду, а эта личность (мужского, а может, и женского пола) с радостью ухватится за предположение, будто такое в ее силах? Возьмем давешний ветер: так получилось, что ему предшествовал свист, причем свистел я сам. Я дул в свисток дважды, и ветер словно бы откликался. Если бы кто-нибудь видел меня…

Аудитория выслушала эту речь несколько рассеянно, а Паркинс, боюсь, перешел на лекторский тон, однако последняя фраза заставила полковника застыть на месте.

— Так вы свистнули? — спросил он. — А что у вас был за свисток? Только прежде сыграйте мяч. — Последовала пауза.

— Насчет свистка, полковник, — это свисток непростой. Он у меня… Нет, как видно, я оставил его в номере. Собственно, свисток этот я нашел, и не далее как вчера.

Паркинс стал излагать историю своей находки, выслушав которую полковник проворчал, что на месте Паркинса поостерегся бы пользоваться вещицей, принадлежавшей некогда шайке папистов:[66] их племя такое способно замыслить, что тебе и в голову никогда не придет. От этой темы он плавно перешел к гнусностям викария, объявившего в прошедшее воскресенье, что на пятницу приходится праздник апостола Фомы[67] и в одиннадцать часов в церкви состоится служба. Этот и другие подобные примеры склонили полковника к мысли, что викарий является скрытым папистом, а то и иезуитом, и Паркинс, не готовый рассуждать о данных предметах, не стал ему противоречить. Собственно, Паркинс с полковником все утро так хорошо друг с другом ладили, что никто из них не заикнулся о намерении распрощаться после ланча.

Давно миновал полдень, а игра не останавливалась: игроки были настолько увлечены, что, пока хватало света, не думали ни о чем другом. Только в сумерках Паркинсу вспомнилось, что он собирался продолжить изыскания в тамплиерской приории, но он решил, что спешить ни к чему. Займется этим завтра, а сейчас им с полковником пора домой.

Когда приятели огибали угол дома, в полковника на всей скорости врезался какой-то мальчуган, но, как ни странно, не убежал тотчас прочь, а, тяжело дыша, приник к его ногам. Полковник начал, разумеется, с укора, но тут же разглядел, что мальчик до полусмерти напуган. На расспросы он сперва не откликался, когда же обрел голос, то, по-прежнему цепляясь за полковника, ударился в рев. Наконец мальчика заставили отпустить полковника, но и тут он не умолк.

— Бога ради, что стряслось? В чем дело? Ты что-то увидел? — наперебой спрашивали Паркинс с полковником.

— Я гляжу, а оно мне из окошка как замахает, — пожаловался мальчуган сквозь слезы. — Прямо мороз по коже.

— Из какого окошка? — рявкнул полковник. — Ну же, малец, возьми себя в руки.

— Гостиничного, переднего.

Тут Паркинс собрался было отослать мальчугана домой, но полковник сказал, что так не пойдет, нужно докопаться до сути, не дело так пугать детей, и если окажется, что это чья-то шутка, виновник непременно должен быть наказан. Вопрос за вопросом, выяснилось следующее. Мальчик вместе с другими детьми играл на траве напротив гостиницы «Глобус», потом дети стали расходиться по домам пить чай, собрался домой и он, но взглянул случайно на окошко, а там оно — махает. Похоже на человека, вроде бы в белом, лица не видать, только машет рукой, и какое-то оно не такое — не человек, а черт-те кто. Комната была освещена? Нет, да мальчик и не присматривался. А которое окно? Верхнее или на втором этаже? На втором — большое, с двумя масенькими по бокам.

— Отлично, мой мальчик, — кивнул полковник, получив ответы на еще несколько вопросов. — А теперь беги домой. Это, наверное, кому-то вздумалось тебя попугать. В другой раз поступи, как положено юному англичанину, настоящему храбрецу: просто возьми да и швырни в него камнем… нет, постой, так не надо… пойди и пожалуйся половому или хозяину, мистеру Симпсону, и… да… скажи, это я тебе посоветовал так поступить.

На лице мальчика выразилось сомнение в том, что мистер Симпсон прислушается к его жалобе, но полковник, словно бы не заметив этого, продолжал:

— И вот тебе шестипенсовик… нет, гляди-ка, шиллинг… так что ступай домой и выкинь это дело из головы.

Мальчик рассыпался в благодарностях и был таков, а полковник с Паркинсом остановились перед фасадом «Глобуса» и приступили к осмотру местности. Услышанному описанию соответствовало одно- единственное окно.

— Ну и ну, — удивился Паркинс, — малец явно говорил о моем окне. Не подниметесь ли ненадолго со мной, полковник Уилсон? Нужно бы выяснить, не забрался ли кто-то в мой номер.

В коридоре Паркинс подергал дверь. Потом стал шарить у себя в кармане.

— История серьезней, чем я думал, — проговорил он наконец. — Помнится, утром, перед уходом, я запер дверь на ключ. Она и теперь заперта, и, более того, ключ у меня в кармане. — Паркинс продемонстрировал полковнику ключ. — Так вот, если слуги усвоили себе привычку заходить в комнату, когда постоялец отлучится, то это, скажу я вам… этого я никак не одобряю. — Понимая, что заключение фразы получилось слабоватым, он занялся дверью (которая в самом деле оказалась запертой), а затем принялся зажигать свечи. — Да нет, — заключил он, когда в комнате стало светло, — все вроде бы в порядке.

— За исключением вашей кровати, — ввернул полковник.

— Прошу прощения, это не моя кровать. Я пользуюсь другой. Но вид в самом деле такой, словно кто-то нарочно ее разворошил.

И правда, постельное белье было дичайшим образом смято, скручено и свалено в кучу. Паркинс задумался.

— Не иначе, дело вот в чем, — заговорил он наконец. — Я устроил тут беспорядок вчера вечером, когда распаковывал вещи, и постель до сих пор не прибрали. Может, кто-то из персонала за этим и явился (его-то и видел в окне мальчуган), но поспешил на вызов и запер за собой дверь. Да, думаю, так оно и было.

— Что ж, позвоните в колокольчик и спросите, — предложил полковник, и его слова показались Паркинсу весьма разумными.

Пришла горничная; суть ее объяснения сводилась к тому, что утром, когда джентльмен был у себя, она заправила постель и с тех пор в номер не заходила. Нет, запасного ключа у нее нет. Все ключи у мистера Симпсона; кто может рассказать джентльмену про посетителя, так это он.

Загадка осталась загадкой. Обследование комнаты показало, что ценных предметов никто не касался, а равно и мелочей: Паркинс хорошо помнил, где что лежало перед его уходом. Мистер и миссис Симпсон дружно заверили, что ни один из них в этот день не давал никому дубликата ключей. Паркинс не относился к людям, склонным подозревать всех и каждого в нечестности, а поведение хозяев гостиницы и горничной говорило об их полной невиновности. Скорее уж, думалось профессору, солгал мальчуган, зачем-то рассказавший полковнику небылицу.

Надо сказать, за обедом и весь вечер полковник был необычно молчалив и задумчив. Пожелав Паркинсу доброй ночи, он потихоньку буркнул:

— Если ночью я вам понадоблюсь, вы знаете, где я.

— Да-да, полковник Уилсон, спасибо, знаю, но очень надеюсь, что мне не придется вас беспокоить. Кстати, — добавил Паркинс, — я ведь не показывал вам тот старинный свисток? Ну да, не показывал. Вот он.

Полковник стал с опаской рассматривать свисток при свете свечи.