Но все эти люди то и дело останавливались и с ужасом смотрели в сторону храма — над ним в воздухе сражались два дракона, и шум этого сражения был слышен в каждом уголке города. И жители Драс-Леоны — от обшарпанного, нищего до закаленного в боях воина и богато одетого аристократа — были настолько поглощены этим жутким зрелищем, что на Эрагона и его спутников внимания никто не обращал. Ну что ж, решил Эрагон, значит, мы с Арьей вполне похожи на обычных горожан. Но это, конечно, только с первого взгляда.
Он настоял на том, чтобы Арья оставила несчастного послушника, который по-прежнему был без сознания, в одном из переулков на приличном расстоянии от храма.
— Я обещал, что мы возьмем его с собой, но я никогда не говорил, куда именно мы сами направляемся, — пояснил он. — Отсюда, надеюсь, он и сам сумеет найти дорогу, когда очнется. — Арья спорить не стала; похоже, она и сама испытала облегчение, освободившись от этой ноши.
Пока они поспешно пробирались к южным воротам, Эрагон все время озирался, узнавая и не узнавая знакомые места. Его последнее посещение Драс-Леоны завершилось бегством по таким же грязным улочкам между накрепко запертыми домами, и тогда его единственной надеждой на спасение было добраться до каких-нибудь городских ворот, прежде чем слуги Империи его обнаружат. Только теперь он боялся не каких-то раззаков, а чего-то, безусловно, куда более грозного.
Он снова посмотрел в сторону храма. Сапфире нужно было продержаться еще хотя бы несколько минут, отвлекая на себя Муртага и Торна, и тогда продвижение варденов будет уже не остановить. Однако минуты во время боя могут быть подобны часам, и Эрагон отлично понимал, как быстро и неожиданно может перемениться соотношение сил.
«Держись! — думал он, хоть и не посылал эту мысль Сапфире, чтобы ничем ее не отвлекать и самому не отвлекаться. — Ну, еще немного, а?»
Улочки становились все уже и извилистей: они явно приближались к городской стене; нависавшие над головой здания — в основном это были жилые дома — заслоняли собой небо, и лишь иногда можно было увидеть узкую лазурную полоску. Сточные канавы были полны до краев, и от них исходила такая вонь, что Эрагону и Арье приходилось закрывать нос рукавом, чтобы пощадить свое тонкое обоняние. А вот травницу Анжелу эта вонь, похоже, ничуть не трогала. Зато Солембум неумолчно ворчал и раздраженно дергал хвостом.
Внимание Эрагона привлекло какое-то движение на крыше ближайшего дома, но то, что там промелькнуло, тотчас же и исчезло. Однако он продолжал смотреть в том же направлении и через некоторое время начал различать кое-какие странные признаки: белое пятно на покрытых черной сажей кирпичах каминной трубы; странные, заостренной формы силуэты на фоне ясного утреннего неба; какие- то маленькие округлые предметы размером с монету, ярко сверкавшие в тени.
Он был потрясен, догадавшись, что это такое: крыши домов буквально облеплены десятками котов- оборотней! Все они были в зверином обличье и ловко перепрыгивали с одной крыши на другую, безмолвно следуя за Эрагоном и его товарищами по темным городским закоулкам.
Эрагон понимал, что эти неуловимые существа соизволят помочь им разве что в самых отчаянных обстоятельствах; коты-оборотни хотели как можно дольше сохранить тайну их присоединения к варденам, опасаясь, что об этом узнают слуги Гальбаторикса. И все же ему сразу стало как-то спокойней.
Улица привела их к перекрестку, от которого в разные стороны расходилось еще пять улочек. Эрагон посоветовался с Арьей и Анжелой, и они решили не отступать от выбранного ранее направления.
Через полсотни шагов выбранная ими улочка вдруг резко свернула в сторону и вывела их прямо на площадь перед южными воротами Драс-Леоны.
Эрагон остановился.
Там уже собралось несколько сотен солдат, которые суетились, надевая доспехи и разбирая оружие; командиры покрикивали на них и отдавали приказы. Золотистая нить, которой были вышиты красные туники солдат, так и сверкала на солнце.
Присутствие такого количества воинов ошеломило Эрагона, но еще больше ошеломило его то, что горожане успели насыпать перед воротами огромную груду камней и щебня, чтобы не дать варденам вломиться в город.
Эрагон выругался. Да им и за несколько дней не разобрать эту груду! Сапфира, конечно, могла бы за несколько минут расчистить подход к воротам, вот только Муртаг и Торн ни за что ей такой возможности сейчас не предоставят.
«Нужно их чем-то отвлечь», — думал Эрагон. Но чем? В голову ему пока ничего не приходило, и он все же решил посоветоваться с Сапфирой. В том, что она услышала его мысленный призыв, он не сомневался, но объяснить ей ситуацию так и не успел: как раз в этот момент один из воинов Гальбаторикса вдруг замер и заорал, указывая остальным на Эрагона и его спутников:
— Повстанцы!
Эрагон выхватил из ножен Брисингр и прыгнул вперед, пока и все остальные солдаты не успели осознать это громогласное предупреждение. Выбора у него не было. Отойти назад означало бросить варденов на растерзание силам Империи. И потом, не мог же он оставить Сапфиру! Ей одной с Торном, и со стеной, и с солдатами ни за что не справиться.
С громким криком Эрагон бросился на врагов, и Арья последовала его примеру. В бешеной атаке они прорубили себе среди изумленных, растерявшихся солдат настоящую тропу; некоторые из них, похоже, так и не поняли, что Эрагон — это враг, пока он их не заколол.
На площадь посыпался дождь стрел — это стреляли лучники, находившиеся на стене. Несколько стрел отскочили от окутывавшего Эрагона магического панциря, убив или ранив стоявших с ним рядом солдат Империи.
Но хотя Эрагон поворачивался во все стороны чрезвычайно быстро, он все же не успевал одновременно блокировать удары всех мечей, копий и кинжалов, направленные в него, и чувствовал, как его силы тают с ужасающей скоростью. Ведь ему еще приходилось поддерживать собственную магическую защиту, иначе солдаты его давно бы прикончили. Он отлично понимал: если им в ближайшие минуты не удастся пробиться к воротам, то силы их вскоре кончатся, и тогда всякое сражение будет бесполезным.
Испустив свирепый воинственный клич, он завертелся волчком, держа Брисингр на уровне талии и разрубая пополам каждого, кто оказывался вблизи от него.
Сверкающее синее лезвие меча резало кости и плоть с одинаковой легкостью. Кровь так и струилась с его острия — казалось, за вращающимся мечом летят длинные извивающиеся красные ленты. Кровь крупными каплями падала на землю и застывала подобно кусочкам полированного коралла. А солдаты, осмелившиеся приблизиться к Эрагону, сгибались пополам, зажимая распоротые животы или пытаясь руками соединить края страшных рубленых ран.
Каждая деталь этого боя мгновенно запечатлевалась в памяти Эрагона и казалась ему очень яркой и четкой, как сделанный на стекле рисунок. Он, казалось, мог бы различить даже отдельные волоски в бороде каждого война, оказывавшегося напротив него; мог бы сосчитать все капли пота, выступившие на скулах у того, кого он только что сразил своим безжалостным мечом; мог заметить каждое пятно или прореху на доспехах врага.
Шум, поднятый схваткой, был чересчур резок для его чувствительных ушей, однако в душе он испытывал глубочайшее спокойствие. Не то чтобы он совсем не был подвержен тем страхам, которые терзали его прежде, но теперь они уже не так легко пробуждались в его душе, а потому и сражение он вел гораздо лучше.
На время Эрагону пришлось приостановить круговое движение меча — рядом с ним как раз оказался тот самый воин, с бородой, — ибо у него над головой молнией пронеслась Сапфира. Крылья ее были плотно прижаты к телу и слегка дрожали, точно листва над ручьем. Вызванный ею порыв ветра взлохматил волосы на голове у Эрагона, а его самого бросил на землю.
Мгновением позже следом за Сапфирой промчался Торн с обкаленными зубами и рвущимся из разинутой пасти пламенем. Оба дракона исчезли за желтой глиняной стеной Драс-Леоны и, пролетев с полмили и сделав петлю, понеслись обратно.
Из-за ворот донеслись громкие радостные крики, и Эрагон понял: вардены
Вдруг его левое предплечье обожгло, как огнем; казалось, кто-то плеснул туда кипящим жиром.